Откровения знаменитостей - [17]

— У меня много композиций, построенных на версиях сочинений великих классиков. Я сделал аранжировку для струнного квартета второго фортепианного концерта Рахманинова, аранжировки Бородина, Римского-Корсакова, Чайковского, Глиэра, Равеля, Дебюсси… Это все мне близко и дорого. Потом я обратился к нашей поэтической истории, начал писать пьесы на тему «Незнакомки» Блока, а совсем недавно сделал циклы на стихи обэриутов — Заболоцкого и Олейникова. Один смешной, другой — трагичный. С этой программой, с моей музыкой, мы были в США, в Чикаго и еще в четырех городах. В первом отделении для бывших русских читал стихи обэриутов, говорил про их трагичную судьбу. Заболоцкий хоть и вернулся, но совсем больным. Там я понял: наши эмигранты не знают и не знали, кто такие обэриуты.

— Да и здесь, кроме филологов, о них не слышали.

— В советское время достать их можно было только в самиздате. Наконец-то моя романтическая мечта осуществилась — я написал музыку про этих уникальных людей.

— Да, у них великолепная игра со словом…

— Главное — их сюрреализм. Они продолжили идею Достоевского. У капитана Лебядкина в «Бесах» таракан попал в стакан, а у Олейникова — целый абсурдистский сюжет про этого таракана: «Таракан сидит в стакане. Лапку рыжую сосет. Он попался, он в капкане, и теперь он смерти ждет. Он печальными глазами на диван бросает взгляд, где с ножами, топорами, вивисекторы сидят. Таракан к стеклу прижался и глядит, едва дыша, он бы смерти не боялся, если б знал, что есть душа. Но наука доказала, что души не существует, что печенки, кости, сало — вот что душу образует. Есть всего лишь сочлененья, а потом соединенья. Против выпадов науки невозможно устоять. Таракан, сжимая руки, приготовился страдать…»

Алексей читает наизусть. А дальше продолжается потрясающий переход от озорства к трагическому.

— И за это с ними власть поступила со всей безумной жестокостью. Да и коллеги тоже их ненавидели, писали на них доносы.

— В писательской среде доносы процветали. У музыкантов доносительство не пустило корни.

— Когда началась новая волна эмиграции, я написал пьесу «Последний взгляд». Мы прощались с друзьями, словно их хоронили. «Арсенал» сейчас играет эту грустную музыку, и обходимся без фирменного джаза. Когда-то меня обвиняли, что я занимаюсь идеологической диверсией, играя джаз. И мы играли его с еще большим подъемом, зная, что американщина, как ржавчина, разъедает советскую идеологию. Сейчас, когда я слышу, как наши музыканты великолепно играют американский джаз, то ловлю себя на мысли: теперь у меня самого возникают такие чувства, как у тогдашних секретарей ЦК.

— Это ужасно, Алексей!

— Нет.

— Почему же?

— Убежден, американский джаз должен быть у нас как часть. Нельзя позволить, чтоб гибло наше творческое начало.

— Да с какой стати одна музыка будет убивать другую? О чем ты?

— Я об исполнительских возможностях. Классический американский джаз понятен и знаком всем. Поэтому его охотнее слушают, чем наше новое.

— Новое должно завоевать своего слушателя. Нельзя же во имя нового запретить знакомое и любимое!

— Вот! Теперь слушай: было бы замечательно, если бы давали ход всему.

— А кто запрещает?

— Люди с деньгами скорее будут вкладывать в американское.

— Их понять можно: деньги делают деньги.

— За что боролись, на то и напоролись. Этот перекос не только в культуре, но и в обычном — в сельском хозяйстве, в промышленности… Конечно, каким-нибудь партийным начальником я не стану никогда, но я играю теперь только свою музыку, российский джаз.

— И тебе хочется, чтобы и другие ее играли. Когда-нибудь сыграют: ты пишешь и для будущего.

— Как заметил волк у Крылова, «…Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

— Кстати, о тебе в Москве говорят, что ты очень неплохо зарабатываешь.

— Да я пекусь не только о себе. Я не нуждаюсь — заработал такую популярность, что она меня кормит. И «Арсенал» популярен. Я смотрю, как тяжело приходится людям, которых некому поддержать. Они дают мне слушать свои кассеты — потрясающая музыка! Сейчас новое не может пробиться сквозь этот асфальт.

— Во все времена молодые с трудом завоевывали свой успех, пока о них не скажет доброе слово кто-то из знаменитых. Вот ты, Алексей Козлов, саксофонист-классик, можешь не просто сочувствовать молодым, а помочь одному-двум встать на ноги?

— Пытаюсь помогать. Музыканты, которые меня окружают, все талантливые: Дмитрий Илугдин, Феликс Лахути…

— У него фамилия знаменитого поэта.

— Да этот перс — его дедушка! Потом — потрясающий музыкант Лев Слепнер. У него свой ансамбль. Он играет свою музыку. Но чем я всем могу помочь, если я сам еле выплываю?

— Ты счастливый музыкант. Твоему «Арсеналу» уже 30 лет. Его состав давно уже не тот.

— Это восьмой состав.

— Почему уходили музыканты?

— Я менял стиль, уходил от прежнего «Арсенала».

— Вы когда-то играли брейк-данс.

— Играли и брейк-данс, и хип-боп. От стиля фьюжн уже ушли, сейчас пришли к постмодернизму. С нами теперь выступают оперные певцы, классические музыканты.

— Кто из оперных пел с вами?

— Олеся Шерлинг и американский певец Хью Уинн.

— Но ведь есть какая-то причина тому, что из «Арсенала» уходят инструменталисты?