Откровения людоеда - [76]
Когда я пришел в себя, я лежал на кровати. Мастер Эгберт помог мне сделать маленький глоток воды из кружки для чистки зубов.
— Вот, — сказал он успокаивающим тоном, словно нянька, — вот. Ты почувствуешь себя лучше после этого.
На самом деле, я чувствовал себя совершенно истощенным.
— Что случилось? — сказал я хриплым шепотом.
— Я думаю, ты вышел из себя.
— Вы можете упрекнуть меня в этом? О, Боже, моя голова раскалывается.
— Ты сильно ударился о стену — дважды. Береги себя, дорогой мальчик, ты можешь сделать сам себе легкую контузию.
— Почему это вы такой заботливый? — едко сказал я.
— Я сказал тебе — я пришел, чтобы все исправить.
— На самом деле?
— Я сказал тебе об этом прямо перед тем, как ты немного изменился.
— Вот как вы называете это? — ох! — моя голова!
— Разве в твоем сердце нет прощения для меня?
— Нет.
— В конце концов, они арестовали тебя в первую очередь за убийство Генриха Херве, а не Трогвилла. Они просто добавили его к списку позже. Я не имел отношения к смерти Херве.
— Это не так уж важно, — сказал я, усаживаясь на кровати. Рука Мастера Эгберта была на моем бедре. Я смахнул ее.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы пришли сюда, нагло признавшись, что трахались с Артуро Трогвиллом годами, что его нападки на меня не имели ничего общего с моей кухней, а были на самом деле заменой нападок на вас, вы говорите мне, что вашим первым инстинктом было ничего не предпринимать и позволить мне гнить в этой мерзкой тюрьме — а теперь вы имеете наглость спрашивать меня, почему так тяжело простить вас?
— Конечно, если ты хочешь расценить это так…
— А как это еще можно расценить? — завопил я.
Мастер Эгберт испустил долгий вздох мучения. Затем
он сказал:
— Должен ли я повторять, Орландо. Я умираю.
— И я тоже. Гораздо медленнее, чем вы. Вы понимаете, каким старым я буду в то время, когда, возможно, выберусь отсюда? Во-первых, если они позволят мне выйти, и, во-вторых, если они не переведут меня в сумасшедший дом.
— Это маловероятно, по-видимому, у меня болезнь Лангфорда-Бекхаузена. Совершенно неоперабельная. Доктор Моисивич-Страусс сказал, что мне остался месяц или два в лучшем случае.
Я собирался сделать жестоко и язвительно повторить, но нить привязанности к старому ублюдку осторожно пробралась в некий секретный храм моего сердца и вложила более добрые слова в мой рот.
— Сожалею, — сказал я. — Я не желал вам этого.
— Нет, все так, как есть, и нет никакой пользы сожалеть
о том, что нельзя изменить. О, я начал мириться с этим, дорогой мальчик. Это не так плохо. Моя жизнь была яркой и полной.
— Но не такой уж долгой. Вы не старый, Мастер Эгберт.
— Нет, но я более или менее удовлетворен.
Он положил свою руку на мое бедро, и на этот раз я оставил ее там.
— И как я уже сказал, — продолжал он, — я пришел сюда, чтобы исправить ситуацию.
— Как?
— Ну, когда жить осталось в лучшем случае два месяца, я не вижу ничего плохого в том, чтобы увидеть тюремную жизнь, а?
Я озадаченно посмотрел на него.
— Тюремную жизнь? — повторил я. — Почему вы увидите тюремную жизнь?
Он не смог отказаться от драматического эффекта выдержанной паузы. Затем он сказал:
— За убийство Артуро Трогвилла.
— Что?
— Ты слышал, что я сказал.
— Я слышал, но я не понимаю, — сказал я.
— Я собираюсь признаться, Орландо.
— Признаться? Вы имеете в виду…
— Да! Я собираюсь признаться в убийстве Артуро Трогвилла. Я умру, прежде чем меня даже упекут за решетку. Разве ты не понимаешь, что это замечательное решение!
Я покачал головой.
— Это ничуть не поможет мне, — пробормотал я. — Я здесь также и за убийство Генриха Херве.
— Тогда я также признаюсь и в этом.
— И мой отец… и мисс Лидия Малоун…
— И в этом.
Я постепенно становился все более взволнованным.
— Там еще было несколько других — Огго фон Штрайх-Шлосс, например, — но полиция ничего не знает о них…
Мастер Эгберт моргнул несколько раз.
— Других? — спросил он.
— Ода, естественно. Мне нужна была постоянная поставка сырья для моей работы, видите ли…
— Нет, Орландо — нет — я не хочу слышать об этом. Давай просто остановимся на Генрихе Херве, Артуро Трогвилле, твоем отце и его любовнице. Христа ради, этого достаточно.
— И вы на самом деле и вправду сознаетесь в убийстве всех четырех?
— Да. Я сказал тебе — я умру раньше, чем они посадят меня в тюрьму.
Я спрыгнул с кровати и завопил криком чистой, неприкрытой радости.
— Но послушай меня, Орландо, послушай! Ты должен рассказать мне обо всех деталях того, что ты сделал — в конце концов, они не просто собираются посадить меня в тюрьму, и отпустить тебя просто потому, что я так сказал. Они будут допрашивать меня — и весьма основательно. Я должен давать убедительные ответы. С Трогвиллом будет достаточно просто, ведь это я убил его. Но остальные… тебе придется нагрузить меня как следует, Орландо.
