Откровения людоеда - [42]
Я услышал у своего уха голос Жака, быстро шипящего:
— Позвольте нам уйти прежде, чем станет слишком поздно… пожалуйста…
О Боже! Что я сделал? Посмотрите — это Трогвилл там, хорошо и по-настоящему отсодомированный…
— Это не страсть — это насилие!
Мне не потребовалось много времени для того, чтобы все стало слишком ясным: стоны наслаждения и вопли удовлетворения сдавались перед смертоносными криками; рты, которые целовали и сосали, теперь начали кусать; заботливые руки стали ужасными кулаками, и горькие ароматы страха и неистовства росли из спутанного клубка обнаженных тел.
— Мы должны остановить их, Жак — они убьют друг друга!
— Но что мы можем сделать?
— О, это просто ночной кошмар!
Полураздетая женщина нетвердой походкой пошла к нам, ее руки поднялись в мольбе, руки были расцарапаны и кровоточили; кто-то воткнул десертную вилку в ее левую грудь — она раскачивалась там сияющая и нелепая, словно длинный серебряный сосок.
— Нам надо выбираться отсюда, — сказал я.
Женщина свалилась нам под ноги; тотчас же безжалостная рука протянулась и схватилась за лодыжку, затаскивая ее назад в свалку.
Над грохотом раздался кричащий голос:
— Что случилось с нами?
Это был голос Артуро Трогвилла. Он попытался оттолкнуться от нижней части своего партнера по акту мужеложства и неловко пошатнулся на ногах. Слезы блестели в уголках его диких глаз.
— Он плачет, — прошипел я Жаку.
— Почему… смотри… они все плачут…
Они на самом деле плакали. Всхлипывая, дрожа, причитая и трясясь, они рыдали несдержанно, бесконтрольно. Некоторые начали прикрывать свою наготу, бесстыдно отвергая соучастие, как в любви, так и в ненависти; другие выкрикивали отвратительные упреки; некоторые стояли молча и устало, их глаза были полны непонимания. Пол был скользким от крови и спермы.
Жак придвинул свои губы поближе к моему уху и прошептал:
— Бога ради… пока еще есть время…
Время было, но только немного. Жак, Жанна и я пробежали через кухню и совершили побег через боковую дверь — я запер ее снаружи своим ключом, и пока я запирал ее дрожащей у замка рукой, я слышал, как толпа начала колотить в неокрашенный метая. Дверь тряслась под силой ударов. Если они нас схватят, то порвут на маленькие кусочки.
Он снова разговаривает со мной, и снова об этой своей омерзительной «философии». Всякий раз, когда он излагает ее метафизику, он становится все больше и больше одержим внутренней — как мне называть это? — внутренней страстью, неистовством, безумной преданностью, которая почти физически сжигает его — ко лицо растягивается и расцветает, его голое становится настойчивым, его дыхание ускоряется и становится неглубоким. Медицинская сестра, неожиданно вошедшая в комнату во время одного из таких сеансов, была шокирована.
— Он болен, доктор? — спросила она.
Я не смог совладать с собой, чтобы ответить; конечно же, он болен! Все его существование подчинено всеобъемлющей и ужасной болезни души. На самом деле медицинская сестра не знакома со всеми мрачными деталями этого случая, и я бы в любом случае не хотел, чтобы она это делала. Потребовался бы душевный склад архангела, чтобы погрузиться в такие ужасы и остаться в здравом уме, а этого, я знаю, у нее нет; настоящая трагедия в том, что этого нет и у меня.
Создается впечатление, что он записал большую часть своих философских размышлений, но он отказывается позволить мне прочитать их, также как он продолжает отказывать мне в доступе к его так называемым откровениям. Очень жаль: во-первых, потому что моя задача стада бы гораздо более легкой (если не более терпимой), и, во-вторых, потому что мне бы не пришлось сидеть и терпеть его болезненные бессвязные мысли. Я продолжу свои попытки и постараюсь убедить его в том, чтобы он изменил свое мнение.
Это, как он сообщил мне, новая философия века; хотя, как Августин был убежден в истинности Христианства, Крисп верит в то, что его принципы и деятельность всегда существовали в мире — более того, что жизнь сама но себе является унифицированным непрекращающимся актом поглощения — и что он, последний пророк эпохи, просто заново открывает и возобновляет то, что мир, узнав, утратил. Он цитирует Платона, который сказал, что все знания — это акт припоминания, и любит сравнивать себя с этим необычным греком. На самом деле, это вызывает у меня отвращение, но тут возникает очень тонкий вопрос, позволяющий пуститься в дебаты, в которые, я уверен, он пустился бы с большой радостью — как может одна причина вызывать безумие? Иногда кажется, что он дразнит меня, бросает мне скрытый вызов, чтобы я опровергнул тезисы, которые он предлагает; этот вызов я всегда молчаливо отвергаю. Это малодушие с моей стороны? Нет, Лучиано, Я так не думаю. Было бы слишком просто во имя благопристойности и здравого смысла броситься в перепалку и уничтожить логику, которой он окружает свои аргументы. но это почти совпадает с тем, что он хочет от меня — чтобы я поставил себя в нелепое положение человека, вынужденного защищать то, что не нуждается в защите, потому что правда этого абсолютна: то есть то, что убийство — это нравственное зло. Это то же самое, что попросить меня доказать суждение о том, что вода мокрая.
Молодой герой неожиданно просыпается в одном поезде с доктором Фрейдом и садистом-проводником. Он не может вспомнить, кто он такой и куда направляется. Вскоре выясняется, что его ждут в одном замке, где он должен прочесть лекцию по искусству йодля (манере пения тирольцев). Пытаясь выяснить в библиотеке хозяина замка, что он вообще знает об этой теме, он неожиданно сталкивается с его дочерью, ненасытный сексуальный аппетит которой перешел все границы дозволенного. Автор проводит читателя через причудливое переплетение различных историй, сновидений внутри сновидения, с персонажами, чья реальность постоянно меняется.
«Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению» – так называется книга, выходящая в серии «fabula rasa» издательства «Симпозиум».Автор, скрывающийся под псевдонимом Дэвид Мэдсен – ныне здравствующий английский католический философ, теолог и монах, опубликовал роман в 1995 году. По жанру это дневник личного секретаря Папы Льва Х, карлика Джузеппе, представляющий Возрождение и его деятелей – Рафаэля, Леонардо, Мирандолу глазами современника. «Мемуары» написаны как бы изнутри, человеком Возрождения, всесторонне образованным космополитом, пересматривающим понятия добра и зла, порока и добродетели, извращенности и нормы.
Максим, как и многие люди, жил обычной жизнью, не хватая звёзд с неба, но после поездки в Индию, где у него произошла довольно странная встреча с одним мудрым старцем, фундамент его привычного мировоззрения дал трещину, а позже и вовсе рассыпался в прах. Новый смысл и уже иные горизонты увлекли молодого человека к разгадке очень древней тайны жрецов… И это ещё не всё, впереди другие приключения и жизненные головоломки. С уважением, Вячеслав Корнич.
Тяга к взрослым мужчинам — это как наркотик: один раз попробуешь — и уже не в силах остановиться. Тем, для кого априори это странно, не объяснишь. И даже не пытайтесь ничего никому доказывать, все равно не выйдет. Банально, но вы найдете единомышленников лишь среди тех, кто тоже на это подсел. И вам даже не придется использовать слова типа «интерес», «надежность», «безопасность», «разносторонность», «независимость», «опыт» и так далее. Все будет ясно без слов. Вы будете искать этот яд снова и снова, будет даже такой, который вы не захотите пустить себе по вене, но который будете хранить у самого сердца и носить всегда с собой.
Мэпллэйр – тихий городок, где странности – лишь часть обыденности. Здесь шоссе поедает машины, болотные огни могут спросить, как пройти в библиотеку, а призрачные кошки гоняются за бабочками. Люди и газеты забывают то, чего забывать не стоит. Нелюди, явившиеся из ниоткуда, прячутся в толпе. А смерть непохожа на смерть. С моста в реку падает девушка. Невредимая, она возвращается домой, но отныне умирает каждый день, раз за разом, едва кто-то загадает желание. По одним с ней улицам ходит серый мальчик. Он потерял свое прошлое, и его неумолимо стирают из Мироздания.
Молодая семья, идеальный быт, идеальные отношения. Сэм – идеал мужчины и мужа. Мерри – прекрасная мать и хозяйка. И восьмимесячный малыш Конор, ангелочек. Сейчас они живут в Швеции, в доме с цветущим садом… Мерри приглашает подругу детства по имени Фрэнк погостить у них какое-то время. Постепенно Сэм начинает проявлять к ней повышенное внимание, и это пугает молодую супругу. А вот Фрэнк замечает кое-что странное в отношении Мерри к сыну… С каждым новым днем, проведенным в семье, Фрэнк убеждается, что все, что она видит – иллюзия, маски, за которыми скрываются настоящие лица: жестокие, деспотичные и кошмарные.
Кира Медведь провела два года в колонии за преступление, которого не совершала. Но сожалела девушка не о несправедливости суда, а лишь о том, что это убийство в действительности совершила не она. Кира сама должна была отомстить за себя! Но роковой выстрел сделала не она. Чудовищные воспоминания неотступно преследовали Киру. Она не представляла, как жить дальше, когда ее неожиданно выпустили на свободу. В мир, где у нее ничего не осталось.
В маленьком провинциальном городке Дерри много лет назад семерым подросткам пришлось столкнуться с кромешным ужасом – живым воплощением ада. Прошли годы… Подростки повзрослели, и ничто, казалось, не предвещало новой беды. Но кошмар прошлого вернулся, неведомая сила повлекла семерых друзей назад, в новую битву со Злом. Ибо в Дерри опять льется кровь и бесследно исчезают люди. Ибо вернулось порождение ночного кошмара, настолько невероятное, что даже не имеет имени…