Откровение - [15]

За две с половиной тысячи лет никто еще не разобрался, что именно.

От мыслей об Эльрике — к мыслям о Ринальдо, и снова — к неразрешимым загадкам, к тому, что искать ответы — занятие увлекательное, даже захватывающее. Ответы, взаимосвязи, систему. Интересно не столько увидеть связи, сколько сформулировать правила. Обязать нечто непонятное стать понятным и пригодным к использованию.

И это снова Эльрик. Зверь бы сделал непонятное понятным, а не обязал и не заставил, а Князь сам ничего делать не станет. Он бровь поднимет, и все забегают.

Ну, да. И все неясное прояснится, и все неизученное — изучится. Только Эльрик пока вообще не здесь, он где-то «на лезвии», и не может приказать синдрому Деваля доложить о причинах возникновения. А «лезвие» — это, оказывается, Дорога. Та самая, между мирами. Дорога, по которой можно прийти куда угодно или туда, куда нужно, или туда, куда хочешь попасть. И этот непостижимый, разумный, бесконечный путь, пронизывающий вселенную — тоже Эльрик. Он был Мечом, но Меч был его душой, а значит, Меч был им. Воображение пыталось создать картину (о схемах речи не шло), но в картине получалось слишком много измерений, и Зверь не мог увидеть ее целиком.

Недоразвитый. Слишком мало умирал для такой многомерности.

Зверь ждал, когда перестанет удивляться тому, что узнаёт о Князе, но он уже много лет этого ждал. И все еще удивлялся.

…— У любого, кто вышел на Дорогу есть своя своротка на Обочину, место сердца.

— Ты много их видел?

— Ни одной, — Эльрик даже удивился, — посторонних в душу не приглашают. А из де Фоксов, кроме тебя, по Дороге ходит только Теодор. Это сын Ринальдо. К нему я могу прийти, но зачем? Мы друг друга и так отлично знаем, я его учил, он у меня учился.

— Я не де Фокс.

— Ну, да. И если ты хочешь знать, насколько странной кажется твоя Обочина, то мне сравнить не с чем. А то, что ты ее не помнишь и не узнаёшь, это понятно. С памятью у тебя серьезные проблемы.

— С памятью у меня никаких проблем, — буркнул Зверь, — у меня в воспоминаниях провалы.

— И это, конечно, не одно и то же.

— А твоя какая?

Эльрик не переставал удивлять его, ну так Эльрику было две с половиной тысячи лет, и он был четырьмя разными шефанго одновременно, он был Мечом, Дорогой и чем-то там еще, без чего вселенная прекрасно бы обошлась. Чем-то достаточно важным, чтобы вселенная всерьез чувствовала потребность обойтись без этого.

Зверь привычно отвернулся от открывшихся с такого ракурса мыслей о том, что без него вот-вот погибнет по крайней мере один мир в упомянутой вселенной. И с гордостью подумал о том, что он сам, в свою очередь, не переставал удивлять непостижимого, древнего шефанго с диссоциативным расстройством идентичности. Правда, удивлял, в основном, непониманием элементарных вещей, но… Две с половиной тысячи лет! Надо думать, Эльрик за это время повидал достаточно тупиц, чтобы удивляться лишь по-настоящему выдающимся образцам.

Вот и сейчас белые брови чуть приподнялись. Черные губы тронула улыбка.

— Сам-то как думаешь?

Выдающийся образец, что уж там. Обочина — место сердца, часть души. А у Эльрика вместо души — Меч, Дорога между мирами.

— Посторонних в душу не приглашают, — Зверь все-таки засомневался, — а на Дорогу может выйти кто угодно.

— Ну, так, Меч и не душа.

Это Эльрик так думал. Он мудрый, древний, много всего знает, знает даже больше, чем ему хотелось бы. Но даже самые мудрые и древние могут ошибаться. И Эльрик ошибался. Меч был его душой. И Дорога — тоже. Звездный клинок, сияющий, холодный, бесконечный. Что ему люди, духи, боги, выходящие из миров и возвращающиеся в миры? Посторонних в душу, конечно, не пускают, но эта душа и не душа вовсе. Это Меч.

— Мда, — сказал Зверь, когда мысли замкнулись в круг. — Ты специально мне голову морочишь?

— Я? Зачем?

По глазам ни черта не поймешь, а голос искренний-искренний. Шефанго, они все такие, у них, гадов, магия голоса. Интонациями владеют в совершенстве, мимики нет, взгляд… мягко говоря, невыразительный. Но Эльрик ему и правда голову не морочил. Зверь сам прекрасно справлялся.

…Так все-таки, эльфы, шефанго или люди? Чьи базы данных взламывать в поиске информации о некротической энергии? Проникновение никто не засечет, уж в чем, в чем, а в этом Зверь был уверен. Поэтому опасаться мести разгневанных фченов Анго или эльфийских магов не приходилось. От человеческих, к слову, неприятностей было бы не меньше…

Зверь задумался. Представил себе злых шефанго. Очень хорошо представил. Аж мурашки по хребту пробежали.

Злых эльфов он и наяву видел. Это тоже было неприятно.

Злых человеческих магов с нечеловеческими можно даже не сравнивать. Рядом не стояли.

Нет, не то, чтобы он боялся. Проникновения, действительно, никто не заметит, так какая разница, чьи маги страшнее? Но с терминологией, принятой у людей, он уже знаком. Зря ли учился целых три месяца? А на каком языке общаются между собой эльфийские ученые, только они сами и знают. Про зароллаш и говорить нечего. Язык, состоящий из сравнений, описаний и поэтических образов. Как они формулируют научные принципы, вообразить невозможно. Зверь и собственный термин «посмертные дары» считал чересчур романтическим, не будь ему четырнадцать лет, когда он его изобрел, было бы, наверное, стыдно. А для шефанго оно, поди, еще и слишком сухо покажется.