Отей - [3]

Ирэн не злоупотребляла этой столь благоприятной для наших отношений ситуацией. Ночью, поднявшись пешком к себе на четвертый этаж, пройдя по лестничному ковру, столь ценному, что его держали под чехлом, я был совершенно свободен.

Я открыл дверь. Мои соседи по лестничной клетке ссорились. Их голоса доносились сквозь стену. Сначала я попытался заснуть, не прибегая ко всяким приемам, положившись на то, что, попав в постель, люди обычно сразу засыпают. Потом начал представлять себе различные картинки, которые иногда помогали мне уснуть, – мысленно рассматривал маленьких футболистов, бегающих по полю, или черный мех с длинным ворсом, вместо сварливых голосов соседей представлял себе голоса детей, играющих в деревне. В голосе женщины было что-то от детских криков. Позже я перепробовал всевозможные приемы, посылал, например, к голове огромный волевой заряд, электрический ток, способный усыпить быка…

Около пяти утра позвонила вдова и направила меня к больному на набережной Пасси. У маленького ребенка подскочила температура. Его мать суетилась вокруг меня. По-видимому, ничего серьезного, скорее всего, обыкновенный бронхит. У детей температура может подняться из-за любого пустяка.

– Сколько я вам должна, доктор?

– Тысячу франков.

Я спустился вниз. Потрогал деньги, которые перед тем быстро сунул в карман. Тысяча франков – мне это показалось дорого. Хотя эту цену моя клиентка наверняка сочла вполне приемлемой – ведь врач пришел к ней среди ночи. Я не ощущал времени. Я, не переставая, ждал прихода Ирэн. Как мог, я старался уйти от ожидания. И все же в пять часов утра, выйдя на улицу, я вновь ощутил себя лишь ревнующим любовником Ирэн. Вот и все.

Мусороуборочные тележки катились по набережной. Начинался день, ясный, шуршащий первыми листьями на деревьях, росших вдоль Сены. Я укутался в воротник куртки и поднял стекла машины. Мне и хотелось, и не хотелось спать. Я бы не отказался от чашечки кофе, но через полупрозрачные окна закрытых кафе были видны пока только нагромождения соломенных стульев, на рассвете казавшихся пыльными и тронутыми червоточиной. А еще мне хотелось бы прикоснуться обеими руками к Ирэн, дотронуться до ее груди, положить небритую щеку ей на живот. Ах, вот где я так сладко бы уснул! Но на улицах, еще не пришедших в себя после бессонной ночи, жаждущих черного кофе и ванны с душем, я совершенно проснулся. Я был охвачен желанием, характерным для пяти часов утра, желанием смутным, одним из тех, что труднее всего утолить; для этого понадобились бы перины, уютные двойные шторы и еще Бог знает что.

Тем временем я свернул на проспект Нейи. По нему, громыхая кузовами, катились грузовики, но, очутившись в квартале Ирэн, расположенном на краю Булонского леса, я будто оказался за городом. Свистели дрозды. Я вспомнил, как был очарован в тот день, когда обнаружил, что Ирэн может отличить дрозда от воробья. Какая другая женщина сумела бы совместить тонкую изысканность с любовью к природе и знанием ее?

Я остановился на аллее, напротив их виллы. Прятаться было ни к чему. Все спали. В одной кровати с Ирэн спал ее муж. А я под ее окнами сидел в машине. Пять часов – плохое время для того, чтобы тебя разбудили. Это или слишком рано, или слишком поздно. У меня впереди было много времени. В смотровом стекле мое плохо выбритое лицо начинало блекнуть. Я с удивлением увидел в нем другое лицо, более молодое. Затем безжалостный утренний свет высветил все, что происходило со мной. Я спросил себя, что означает это ожидание. В моих чувствах к Ирэн я, казалось, в слегка измененном виде узнавал чувства, испытанные раньше к другим женщинам. Мне было знакомо ожидание не только под окнами Ирэн. Вспомнилась квартира на набережной Бурбон, где я караулил четыре-пять лет назад. Тогда это была не Ирэн, а другая – молодая брюнетка, чем-то (на мой взгляд) на нее похожая. Ее звали Мартиной. Я поменял район и партнершу, но опять проделывал почти тот же самый трюк – с большим самообладанием, но в то же время менее пластично.

Кто рано встает, тому Бог дает. Кто рано встает, тот получает новый день, как гонорар, из рук в руки. Гонорар, который получал я под окнами Ирэн, заставил меня подвести некоторые итоги. Я спросил себя, как изменило меня время. Со стороны могло показаться, что я поступал так же. Однако за время, прошедшее между Мартиной и Ирэн, я, должно быть, изменился. Между этими ситуациями, разделенными столь большим интервалом, вероятно, было такое же различие, как между двумя пейзажами на одной и той же трассе. Прежнее желание привело меня с набережной Бурбон на проспект Нейи. В пять утра, которое я встретил на одной из аллей Булонского леса, мною владело все то же желание – желание не осуществившееся. Это осталось без изменений. Но тот во мне, кто не переставал меняться, с иронией наблюдал за цепочкой почти тех же действий, накладывавшихся друг на друга, подобно фигуркам матрешки. В этом было что-то новое. Я выполнял те же действия, но теперь в них не верил.

Я на одно мгновение задержался, чтобы еще раз посмотреть на комфортабельную виллу, газоны, шланги, кресла-качалки, вынесенные из дома на теплое время года. В постели Ирэн спал муж-богач; его я никогда не видел, но представлял себе огромным, тяжелым, продавливающим своим весом матрац и пружины кровати. Никогда Ирэн не выберется из этой ямы.