Отель Вавилон - [6]

Поверьте мне на слово, они по праву заслуживают этой небольшой награды. Чего только беднягам не приходится убирать! Грязное нижнее белье, использованные презервативы, обляпанные засохшей спермой порножурналы, дорожки кокаина, старые шприцы, изрядно потертые игрушки из секс-шопа… В гостиничных номерах люди до того опускаются, что после их отъезда, бывает, волосы встают дыбом. Помню историю о ребятах из одной поп-группы, которые приняли столько провоцирующего понос кокаина, что стали вытирать задницы шторами — туалетная бумага закончилась.

Работа горничной, пожалуй, самая дерьмовая в гостинице. Я не зря говорю «дерьмовая» — она именно такая. Пару месяцев назад расфуфыренная дама средних лет оставила посреди кровати огромную кучу. Странно, просто не укладывается в голове! Дама остановилась в отеле с дочерью, в однокомнатном номере; по всей вероятности, они спали на одной кровати. Дочь по каким-то делам уехала очень рано, мать ушла около девяти утра. Направляясь к двери, она премило сообщила мне, что едет на художественную выставку. Об оставленной в кровати куче нс обмолвилась ни полусловом. Несчастная горничная чуть не скончалась, наткнувшись на эту гадость. Безумная вонь била ей в нос с самого начала уборки, но дерьмо она увидела, лишь откинув простыни па кровати. Картина настолько потрясла бедняжку, что ей сделалось дурно, и довести дело до конца пришлось Джеки из хозяйственной службы. Дама, что еще более странно, как ни в чем не бывало вернулась вечером и опять даже не намекнула о куче. Они уехали на следующий день и — можете себе представить? — не оставили чаевых.

Впрочем, горничным иногда перепадает прилично. А вот кухонным работникам, что пашут в наихудших, по моему мнению, условиях, не достается ни шиша. Толкуя про наихудшие условия, я знаю, о чем говорю: когда-то и сам имел несчастье горбатиться на кухне. Это невыносимо. Если бы вы знали, какой там процветает сволочизм, не поверили бы. Повара — сущие ублюдки и чуть ли не гордятся этим.

Помню свой первый день, будто это было вчера. График прерывистый, что означает: работа с восьми утра до трех дня, потом с трех до пяти перерыв — это время проводят в пивной или у букмекера, — потом снова работа до одиннадцати вечера. Не работа, а проклятие: внизу так жарко и тяжко, что кажется, будто ты находишься в средневековой камере пыток. И обращаются с тобой соответственно. В первый же день меня заставили забраться на горячую плиту и громко объяснять, почему я достоин работать в их долбаной кухне. В подошвах моих туфель, прежде чем мне позволили спуститься вниз, образовались дыры. Целую неделю на ступнях не проходили волдыри. Как новичок я был обязан потрошить рыбу и чистить картошку.

Чистка картошки — идиотский труд, запросто с ума сойти можно. С картофелины надо срезать верхушку и низ, а кожуру с боков снять длинной лентой так, чтобы в итоге получилось нечто типа бочонка. Поначалу я осиливал лишь две штуки в минуту, потом приноровился и под конец начищал целое ведро в час, то есть в минуту управлялся примерно с пятью картофелинами. Чистить картошку мне приходилось с утра до вечера каждый день в течение трех месяцев. Дошло до того, что она стала мне сниться. Я спал и видел проклятые бочонки. Жутко вспоминать. В «Савое» есть парень из Южной Америки, в чьи обязанности входит исключительно чистить картошку. Он занимается этим долгие годы. По-моему, совсем недавно ему предоставили специальное кресло — то-то, наверное, обрадовался!

Чистя картошку, я усвоил одну хитрость: хоть скорость в этом деле и немаловажна, слишком спешить не стоит. Однажды я допустил страшную ошибку, подойдя к помощнику главного повара, который варил суп, и сказав, что я закончил и больше мне нечем заняться.

— Что? Нечем?! — завопил он. — Нечем заняться? Я правильно расслышал?

Я кивнул.

— Тогда пойдем со мной.

Помощник шеф-повара повел меня в дальний конец кухонного отсека, где стояли в ряд три промышленных морозильника — такие здоровенные камеры, в которых можно заморозить даже рослого человека. Гад открыл одну из них, достал шесть пакетов размером с наволочку каждый и высыпал прямо в камеру кучу замороженного гороха.

— Вот, — сказал он. — Полезай в морозильник и снопа разложи горох по пакетам. И чтоб больше не смел подходить ко мне и заявлять: на кухне, мол, нечего делать!

Я был вынужден наклониться и голыми руками собирать горох. Убил на дурацкое занятие целых три часа, и к тому моменту, когда закончил, пальцы посинели от холода. Словом, как вы, наверное, догадались, к кухням я особой любовью не пылаю.

К Лиз в данную минуту — тоже. То, как она все утро щелкает нейлоновыми ногтями, постукивая друг о друга пальцами, начинает действовать мне на нервы. Может, я такой раздражительный из-за похмелья? Обычно я вполне спокойно ее терплю.

Опять звонит телефон. Лиз и бровью не поводит. Слишком занята: уложила бюст на стойку и строит глазки какому-то толстяку, интересуясь, как ему у нас понравилось. Решаю поднять трубку.

— Добрый день!

— Здравствуйте, это из номера сто шестьдесят, — доносится до меня женский голос. — Некоторое время назад я разговаривала с кем-то другим. Кое о чем.