Отель с темными окнами (сборник) - [15]

Зинаида Васильевна послушно отпила три глотка из стакана, затем забрала его из рук Юркова и допила до дна. Вода смешалась с алкоголем и погнала его в кровь. Спустя несколько минут щеки женщины порозовели, губы приобрели привычный оттенок, и лишь в глазах оставались тоска и безысходность. Гуров наблюдал за действиями друга и не вмешивался. В деле успокоения родственников у того опыта было куда больше. Некоторое время Юрков внимательно наблюдал за реакцией женщины и озабоченно качал головой. Ему что-то явно не нравилось. Женщина не плакала, не причитала, она вообще никак не реагировала на окружающих. Сидела, как соляной столб, уставившись в одну точку.

– Такую ее обратно в холодильную вести нельзя, – негромко, чтобы мог расслышать только Гуров, проговорил Сергей. – Доза маловата, что ли?

– Ты ее еще напои здесь, – проворчал Гуров, но, когда друг полез за второй порцией коньяка, останавливать его не стал.

После второй порции спиртного лицо Зинаиды Васильевны приняло расслабленное выражение. Юрков удовлетворенно кивнул и повернулся к Гурову:

– Теперь пора.

– Ты уверен? – с сомнением глядя на женщину, переспросил Лев.

– На все сто, – ответил Юрков и первым заговорил с женщиной: – Зинаида Васильевна, процедура опознания еще не окончена. Так уж положено, чтобы заявитель дважды осмотрел тело. Первое впечатление обманчиво, а нам ошибки допустить никак нельзя. Вы меня слышите? Понимаете, о чем идет речь?

– Я должна снова вернуться в ту ужасную комнату и еще раз посмотреть на Танюшку, – на автомате повторила Зинаида Васильевна.

– Верно, должны вернуться. Так как, пошли, что ли?

– Пошли, – согласно кивнула она.

Гуров и Юрков подхватили Зинаиду Васильевну под руки, подняли с дивана и повели ее, поддерживая с двух сторон. Оказавшись возле холодильной камеры, Зинаида Васильевна снова заплакала. Гуров нахмурился, а Юрков быстро выдвинул носилки и отбросил простыню, не обращая внимания на слезы женщины.

– Откройте глаза, Зинаида Васильевна, – мягко проговорил он. – Взгляните еще раз. Только смотрите не на волосы. На нос, на лоб, на уши и плечи. Танюшкин ли это нос? Он с горбинкой. У Танюшки нос с горбинкой? А разрез глаз? Ресницы не особо густые. У Танюшки ресницы жидковатые? На скулы внимание обратите. Видите, какие они острые и широкие. У вашей Танюшки тоже такие?

Юрков все приговаривал и приговаривал, а Зинаида Васильевна вглядывалась в лицо лежащей перед ней девушки и постепенно выражение боли стало исчезать с ее лица. Наконец она отстранилась от Гурова, подошла ближе, потом поменяла ракурс, зайдя с противоположной стороны. Склонилась совсем близко над телом, изучая мочки ушей. Потом перешла к рукам и ногам. Гуров и Юрков отошли в сторонку, не желая ей мешать. Осмотрев последний сантиметр тела, Зинаида Васильевна повернулась к мужчинам. Лицо ее озарила улыбка облегчения, которая сказала Гурову больше, чем последующая фраза:

– Это не моя Танюшка. Это не Татьяна Комова.

– Вы в этом уверены? – переспросил он, не зная, обрадовал ли его ответ женщины или разочаровал. – Вы уверены в том, что эта девушка не Татьяна Комова?

– Уверена. На этот раз уверена, – подтвердила Зинаида Васильевна. – Когда он про мочки ушей сказал, я вспомнила, что у Танюшки уши никогда проколоты не были, а тут дырочки, видите? Конечно, она могла и после своего исчезновения уши проколоть, я это понимаю. Но вот форма ушей. Она ведь не могла измениться? Знаете, почему Танюшка уши не прокалывала, предпочитая серьгам клипсы? Потому что у нее практически не было мочек. Так, перемычка от хряща к шее. Ей это не нравилось, из-за этого она и волосы длинные носила, чтобы уши в глаза не бросались. И без клипс из дома не выходила. Раньше ей трудно приходилось, с таких мочек клипсы постоянно слетают, а теперь новые зажимы придумали. Они не на мочке, а прямо на раковине держатся. Очень оригинально, между прочим.

– Я понял, – остановил нервный речевой поток Гуров. – Это не Татьяна, и вы в этом абсолютно уверены.

– Есть и другие доказательства, – начала Зинаида Васильневна, но Лев снова ее прервал:

– Этого достаточно, – и кивнул Юркову, намекая на то, что пора закругляться.

Юрков вернул простыню на место, задвинул носилки и закрыл холодильную камеру. После этого мягко взял Зинаиду Васильевну под руку и вывел на улицу. Гурову не хотелось оставлять женщину в таком состоянии, но время поджимало, пора было возвращаться в отдел. Юрков догадался о терзаниях друга и заявил, что вызовет такси.

– Езжай, Лева, я проконтролирую, чтобы Зинаида Васильевна добралась до дома целой и невредимой, – пообещал он.

Гуров благодарно кивнул, попрощался с Зинаидой Васильевной, сел в машину и покатил в Управление. Времени на дорогу оставалось всего ничего. Первый сеанс связи был назначен на три часа, и ему не хотелось опаздывать. «Жаль, что с Комовой не срослось, – размышлял он по дороге. – Скорее всего, Комова тоже мертва, только ее тело пока не обнаружили, так что ты, Гуров, своими сожалениями не навлекаешь на нее беду. Просто ее опознание откладывается на неопределенное время».

Ему стало любопытно, думает ли Зинаида Васильевна теперь, после проведенного опознания, что Татьяне Комовой лучше бы быть мертвой? Гуров склонялся к тому, что на этот вопрос у женщины мнение изменилось. Сам же он предпочел бы, чтобы у его неизвестной появилось наконец имя и можно было бы начать раскручивать дело. А пока имени нет, ему предстояло провести семь бесед, в ходе которых он должен решить, стоит ли кого-то из заявителей вызывать в Москву на опознание или их приезд окажется такой же «пустышкой», как визит к Зинаиде Васильевне.