Отель с привидениями и другие таинственные истории - [4]

— Что означает эта дьявольщина? — пробормотал сэр Уильям Хоу, обращаясь к джентльмену, стоявшему рядом. — Шествие цареубийц, осудивших на казнь короля-мученика Карла?

— Это, — отозвался полковник Джолиф, едва ли не в первый раз за весь вечер нарушая молчание, — это, если я правильно понял, пуританские губернаторы Массачусетса, правители старой демократической общины — Эндикотт со знаменем, с которого он сорвал эмблему подчинения, и Уинтроп, и сэр Генри Вейн, а также Дадли, Хейнс, Беллингем и Леверетт.

— А почему у этого молодого человека на воротнике кровь? — спросила мисс Джолиф.

— Потому, — ответил ей дед, — что в свое время эта голова, одна из мудрейших в Англии, легла на плаху за идею свободы.

— Ваше превосходительство, не прикажете ли вызвать стражу? — шепотом спросил лорд Перси, подошедший вместе с другими английскими офицерами поближе к генералу. — Как знать? Может быть, под этим маскарадом скрывается мятежный заговор.

— Пустое! Нам нечего бояться, — беспечно возразил сэр Уильям Хоу. — В самом худшем случае это не более чем дерзкая шутка, и довольно плоская к тому же. Но будь она даже образцом язвительности и остроумия, самое разумное для нас — ответить на нее смехом. Но смотрите! Вон еще идут!

Новая группа фигур спускалась с лестницы. Ее возглавлял почтенный седобородый патриарх, посохом нащупывающий путь. За ним, вытянув вперед руку в железной перчатке, словно желая схватить старца за плечо, торопился высокий воин в шлеме, украшенном перьями, в блестящем панцире и с длинной шпагой, громыхавшей по ступеням. Следующим был тучный человек в богатой одежде придворного вельможи, но отнюдь не с вельможной повадкой; шел он вразвалку, как ходят моряки, а ненароком споткнувшись на лестнице, сразу рассвирепел и довольно явственно выбранился. Шествие замыкал аристократического вида джентльмен в завитом парике, каких можно увидеть на портретах времен королевы Анны или даже более ранней эпохи; на груди его кафтана была вышита звезда. По дороге он беспрестанно отвешивал изысканные и льстивые поклоны во все стороны, но, дойдя до двери, в отличие от губернаторов-пуритан, заломил руки в жесте отчаяния.

— Дорогой доктор Байлз, прошу вас взять на себя роль греческого хора, сказал сэр Уильям Хоу. — Кто эти особы?

— Увы, ваше превосходительство, они, видимо, принадлежат к более ранним поколениям, чем мое, — ответил священник. — Но вот наш друг полковник, без сомнения, был с ними на дружеской ноге.

— Нет, я никого из них не видал при жизни, — сказал полковник Джолиф серьезным тоном, — хотя мне довелось беседовать лично со многими правителями этой страны, и я надеюсь приветствовать своим стариковским благословением еще одного, прежде чем сойду в могилу. Но вы спрашиваете об этих лицах. Почтенный старец, как я полагаю, — Брэдстрит, последний из губернаторов-пуритан, правивший здесь, когда ему было девяносто лет или около того. За ним идет сэр Эдмунд Эндрос, жестокий тиран — любой школьник Новой Англии вам это скажет; именно потому он и был свергнут народом с высокого места, которое занимал, и заточен в темницу. Следующий — сэр Уильям Фиппс, пастух, бочар, шкипер и затем губернатор. Побольше бы его соотечественников, выйдя из таких же низов, достигло таких же высот! И, наконец, последним мы видели любезного графа Белламонта, который правил нами при короле Вильгельме.

— Но что вообще все это означает? — спросил лорд Перси.

— Будь я мятежницей, — вполголоса заметила мисс Джолиф, — я бы, пожалуй, вообразила, что тени всех прежних губернаторов призваны сюда, чтобы составить траурный кортеж при погребении королевской власти в Новой Англии.

Меж тем на площадке лестницы показалось еще несколько фигур. У того, кто шел впереди, было настороженное, тревожное, какое-то лисье выражение лица; но, несмотря на надменную осанку — следствие как природного честолюбия, так и долгого пребывания на высоких должностях — чувствовалось, что это человек, способный раболепствовать перед теми, кто сильнее его. За ним, чуть поодаль, следовал офицер в расшитом пурпурном мундире старинного покроя, какой, вероятно, носил еще герцог Марлборо. По румяной окраске его носа и огоньку в глазах можно было распознать в нем большого охотника до чаши с вином и веселой компании, однако сейчас он, видимо, был чем-то встревожен и то и дело поглядывал по сторонам, словно опасаясь какой-то тайной напасти. Третьим шел тучный человек в одежде из ворсистого сукна, подбитого шелковым бархатом, с толстым фолиантом под мышкой; в глазах его светился ум, проницательный и насмешливый, но видно было, что он доведен до полного изнеможения какими-то неотступными и мучительными заботами. Он прошел вниз торопливым шагом, а за ним появился новый персонаж, осанистый джентльмен в платье из пурпурного бархата, богато украшенном вышивкой; поступь его можно было бы назвать величественной, если бы не подагрические боли, из-за которых при каждом шаге гримаса искажала его лицо и тело передергивала судорога. Когда доктор Байлз увидел эту фигуру на лестнице, он весь затрясся, точно в лихорадке, но продолжал смотреть на подагрического джентльмена, пока тот не достиг порога и с жестом, выражавшим злобу и отчаяние, не исчез в темноте улицы, куда звала его траурная музыка.