Отель «Рай» - [15]

— Сюрпрайз! — сказала я и бросилась его обнимать. Я крепко прижала его к себе и вдохнула такой родной и хорошо знакомый запах.

Алеша отстранился от меня и с некоторым ужасом спросил:

— Ты зачем приехала? Что ты наделала?

Я смешалась и даже не знала, что сказать. Я стала оправдываться, бормотать:

— Я просто… хочу выразить тебе соболезнование, хотела тебя поддержать, побыть с тобой… Утром завтрак твой любимый приготовить… Извини, что тебя разбудила, извини. Иди-иди. Ложись, я тихонько…

— Ты немедленно должна уехать обратно. Немедленно! — В Алешином голосе появились металлические нотки, и я поежилась.

— Почему мне нельзя войти? Я не понимаю…

— Я тебя сейчас отвезу.

Я секунду помолчала, судорожно сглотнув.

— У тебя там женщина? — почти прошептала я.

— Нет там у меня никакой женщины! Но тебе ко мне нельзя.

— Почему — нельзя? Не держи меня на лестничной клетке. Я должна войти!

— Тогда уйду я, — зло сказал Алеша и, схватив с подзеркальника ключи, молниеносно сбежал по лестнице, прямо в своем махровом халате. Я потопталась на лестничной клетке и через полминуты сбежала за ним вниз, но он быстро сел в машину и немедленно дал по газам, оставив за собой облачко пыли.

Я все-таки решила подняться и зайти в его квартиру. Там должен быть его папа, Павел Алексеевич.

Я тихонечко вошла. В Алешиной квартире меня ждет какая-то тайна. Сердце бухало, но я решила разобраться во всем до конца. Чего мне нельзя увидеть?

В огромной квартире стоял полумрак. На стене висела фотография Ирины Павловны с черной лентой. Я подошла и погладила ее, попрощалась. Прости и прощай, пусть земля тебе будет пухом.

Потом я тихонько прошла в Алешину спальню — и сразу все поняла.

На тумбочке, рядом с кроватью, стояла чужая дамская шкатулка, возле нее лежал еще один хрустальный ангелочек и целая пачка розовых тестов для определения беременности, стояли духи «Плеже» Эсте Лаудер, точно такие же, какие подарил мне Алеша месяц назад. Дрожащими руками я открыла шкаф, где раньше лежали мои вещи. Их не было.

В шкафу лежали и висели чужие ночные рубашки, претенциозные халаты с люрексом, стояло несколько пар туфель на огромных каблуках. Все это хозяйство наводило на мысли о Черкизовском рынке и магазине «Интим». Я в ужасе присела на кровать. В висках стучало. Ярость поднималась горячей волной в груди. Боль застила разум. Я вытащила все омерзительные тряпки из шкафа, смотала их в кулек и выбросила с балкона. Они летели, развратно растопыренные и блестящие, планируя, и упали в огромную грязную лужу. Туда же полетели обе фигурки хрустальных ангелочков — мой, с которым я не расставалась ни на секунду, и второй, точно такой же. Упав с большой высоты, они блеснули мелким крошевом, рассыпаясь в мелкую пыль.

Я уже хотела уйти, но зашла в ванную комнату вымыть руки после этой гадости. В стаканчике стояла новенькая розовая щеточка, точно такие же покупал мне все время Алеша. Той же фирмы, практичная и надежная. Наташина щеточка. Я сломала ее и бросила в раковину.

Шум разбудил Алешиного отца. Он постучал в ванную комнату и спросил из-за двери:

— Наташа? Это ты здесь?

Я вспыхнула. Мне всегда казалось, что Петр Алексеевич — мой настоящий союзник. Нас с ним объединяла любовь к стихам Лермонтова — мы частенько вместе читали их наизусть, неизменно вызывая восторженный смех Алеши и Ирины Павловны, так складно звучал наш с ним поэтический дуэт. Петр Алексеевич всегда хорошо ко мне относился. Я думала, что уж он-то всецело на моей стороне. Оказалось, что ему все равно — что я, что Наташа, какая разница… Два глаза и две ноги, обе дышат.

Я судорожно сглотнула, глубоко вдохнула, плеснула в лицо холодной водой. И вышла из ванной комнаты. Увидела ужас и недоумение в глазах Петра Алексеевича.

— Это ты?! А что… а что ты здесь делаешь? — спросил он охрипшим, испуганным голосом.

— Приехала выразить вам соболезнование и предложить помощь… Я искренне любила Ирину Павловну. Но оказалось, что вам есть кому помогать и без меня. «Свершилось! Полно ожидать последней встречи и прощанья! Разлуки час и час страданья пришли — зачем их отклонять». Не волнуйтесь, Петр Алексеевич, больше я вас не потревожу, никогда, — сказала я, быстро вышла и захлопнула за собой входную дверь. Когда я вышла на улицу из подъезда, Петр Алексеевич истошно закричал, свесившись с балкона:

— Остановись, негодяйка, где Наташины вещи?! Ограбила! Воровка! Хулиганка! Истеричка!

Слезы струились по моему лицу.

«Так Алеша еще и трус. Сбежал, испугался… Он действительно делал нам двоим ребенка наперегонки, на скорость». — Я чувствовала унижение, боль и ненависть к самой себе за то, что оказалась такой слепой и наивной дурочкой.

Я поймала машину какого-то бомбилы, продиктовала адрес, назвала хорошую цену, села на переднее сиденье. Шофер в ужасе покосился на меня. Слезы струились по лицу, в области груди я чувствовала раскаленные угли, и ужасно хотелось выть. Мы только отъехали от «Сокола», как я почувствовала жуткую боль в животе. По ногам потекло. Джинсы намокли, я с ужасом увидела, как кровь капает на коврик в машине.

— Ой, я все потом уберу… Я испачкала вам машину, простите меня, я все компенсирую… Кажется, мне плохо, — сказала я и потеряла сознание.