Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V - [7]
Графиня В. С. Строганова. (Пис. Виже-Лебрен).
Привилегии поддерживаются в равной степени нелицемерным признанием непривилегированных и безмятежным сознанием тех, кто вознесен на пьедестал. Тот небольшой по численности, но огромный по значению мирок, который описан Толстым, конечно, испытывает волнения; конечно, шевелятся и беспокойные мысли и чувство недовольства, но все эти волнения и беспокойства ютятся не около тех, позднее жгучих вопросов, в которых затрагивается самая идея о первенствующем значении сословия. Волнения относятся к внутрисословной, семейной или индивидуальной душевной жизни. Недовольство направляется против людей, а не против учреждений, не против порядков. Князь Андрей, — недовольный, критический ум, «желчевик» по складу характера, скептик по направлению ума, — смотрит на окружающее его общество с презрением. Но не мысль о негодности этого слоя его волнует, не чувство несправедливости привилегированного положения беспокоит, — нет: только люди кажутся ему мелки, только отдельные лица возбуждают его презрение. Да и несправедливо было бы это презрение ко всему слою; ни на чем не основано было бы негодование, направленное против исключительной роли, играемой «сливками» общества. Ибо в данный момент это действительно — сливки, и ничто и никто не может сравниться с ними не только по тем привилегиям, которые даются знатностью, но и по дарованиям и образованности. Отдельные люди могут возбуждать негодование, но в целом это все-таки — цвет нации.
Кн. Е. Ф. Долгорукая. (Пис. Виже-Лебрен).
И потому в остальном обществе нет критического отношения к учреждениям, — по крайней мере, о них не доносятся слухи в то блестящее общество, которое собирается у Анны Павловны, которое кутит с Анатолем Курагиным, в которое входят и ищущий правды Пьер Безухой, и обладающий ясным аналитическим умом кн. Андрей. Это в полном смысле слова — «органический» период общественной жизни, где возникающие разрушительные течения еще ничтожны и незаметны даже для тех, кто скоро воспримет их в себя. Пройдет немного времени, они проявятся и потекут сильнее и придадут яркую окраску существованию как отдельных людей, так и жизни всего общества. Пройдет немного времени, и Пьер будет искать выхода из своего невыносимого душевного состояния в масонстве, а потом в политических тайных обществах. Но сейчас, в период, предшествующий Отечественной войне, в начале XIX столетия, в те годы, которыми открывается роман, ничего подобного нет. Руководящий класс населения не знает сомнений и критики. Самые сильные и критически настроенные умы, мечтая о деятельности, «славе», пользе государственной и своей, видят перед собой одно поприще, одну ясную, блестящую и полезную дорогу — военную. Пьер, выбирая род деятельности, колеблется между дипломатией и военной службой. «Кавалергард ты будешь или дипломат?» спрашивает князь Андрей. И Пьер, чувствуя инстинктивное отвращение к той и другой службе, понимает, что выбрать необходимо, что иного пути нет и выбор должен остановиться действительно только между этими двумя карьерами. И никто не предполагает ничего другого; колебания Пьера понятны и кн. Андрею, и кн. Василию, и Ипполиту; но понятны лишь до тех пор, пока он признает для себя необходимым сделаться или дипломатом, или кавалергардом; ни умный, самостоятельный князь Андрей, ни глупый, банальный Ипполит, ни дипломатический князь Василий одинаково не понимают и не допускают, чтобы человек их круга не признал подходящей для себя ни ту ни другую карьеру. Деятельность человека высшего общества, единственного общества, о котором, по их мнению, стоит говорить, может быть осуществлена только на дипломатическом или военном поприще. И на военном, конечно, больше, чем на каком-нибудь другом.
Чем живет это согласное, нетревожимое сомнениями, состоящее из самых разнообразных, но еще не расчленившихся элементов общество? Конечно, как и позднее, в этом кругу большая, очень большая часть его живет «ловлей рублей, крестов, чинов». Князь Василий употребляет все усилия, готов дойти даже до преступления, чтобы получить в свою пользу громадное наследство графа Безухого. Преступление, понятно, не должно быть открытое, — рисковать он не будет, — но уничтожить потихоньку готовое завещание, не исполнить волю умершего можно и даже нужно, раз интересы его, князя Василия, задеты. Борис Друбецкой стремится перейти из армии в гвардию, потому что там, в кругу блестящих гвардейских офицеров, при возможности постоянного знакомства с власть имущими, он быстрее составит карьеру, получит богатую невесту, нахватает много чинов и орденов. К тому же стремятся и другие; и недовольство, даже вражду их возбуждают не те, которые видят жизненную цель в другом, не те, пред кем назначение человека рисуется в других красках (о существовании таковых они не предполагают, а если встретятся подобные Пьеру, так это просто — смешные чудаки, не понимающие собственной пользы), — они чувствуют неприязнь к тем, кто становится на их пути, мешает их карьере, перебивает счастливую возможность успеха. Их противники — не люди других убеждений, а носители тех же принципов. Князь Василий ненавидит Пьера не за поиски правды, которых он не понимает, а за то, что Пьер может перебить у него громадное состояние графа Безухого. Понятно, что как только яблоко раздора исчезло, прежние противники могут сделаться друзьями; когда наследство графа Безухого делается окончательно достоянием Пьера, князь Василий ищет в родстве с Пьером осуществления хотя небольшой части своих прежних надежд.
