Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV - [104]

Из Сморгони Наполеон ехал в карете на полозьях в сопровождении Коленкура и небольшого конвоя. Быстро миновал он Ошмяны, повидался с военным министром в Медниках и утром 24 ноября был уже в Вильне. Неотступное преследование русских не дало ему возможности остаться некоторое время здесь. И он, не въезжая в город, переменил только лошадей и отбыл в Ковно. 26 прибыл в Варшаву, откуда, ободрив поляков новой кампанией, через Дрезден и Майнц добрался, наконец, в ночь с 6 по 7 декабря до Парижа — «в самом мрачном и печальном настроении».

Между тем оставленная своим вождем армия продолжала двигаться и гибнуть. Отъезд императора произвел здесь взрыв негодования. Когда узнали, что он передал начальство над армией Мюрату и уехал в Париж, то поднялся общий крик негодования. «Самые спокойные и умеренные люди выходили из себя; если бы кто-нибудь нашел в себе достаточно мужества, чтобы провозгласить низложение императора, то все признали бы этот факт».

Ближайшим же последствием оставления Наполеоном своей армии было еще большее разложение ее и быстрая гибель. Присутствие императора при всей дезорганизации и деморализации войск все же поддерживало хотя бы тень организации, спаивало их в «армию Наполеона». Одни испытывали страх перед императором, у других осталось обаяние личности его, в других теплилась надежда на гений великого полководца и таким образом они теснились около него и шли за ним. Когда же Наполеон бросил армию, объединяющий центр исчез, а вместе с ним исчез и последний нравственный ресурс. Никто из маршалов не мог заменить императора и не могущая теперь быть остановленной нравственным авторитетом деморализация и дезорганизация достигли быстро таких чудовищных размеров, до которых, кажется, не доходила ни одна армия.

«С тех пор, — рассказывает Сегюр, — не стало братства по оружию, не стало товарищества, все связи были порваны! Невыносимые страдания лишили всех разума. Голод, мучительный голод довел этих несчастных до такого состояния, что они знали только животный инстинкт самосохранения, единственное чувство самых свирепых животных; этому инстинкту они все готовы были принести в жертву. Казалось, что во всех проявилась яростная, дикая и варварская природа какого-то неведомого существа. Подобно дикарям более сильные грабили более слабых; они сбегались толпой к умирающему и часто не ждали даже его последнего вздоха. Когда падала лошадь, то казалось, что около нее собралась голодная стая волков; они окружали ее, разрывали ее на части и дрались из-за нее, как хищные звери».

Отъезд Наполеона из России (Гайон)

Ели друг друга. Сегюр был свидетелем сцены людоедства у костра. Он видел, как солдаты «подтащили к себе обезображенные, обугленные пламенем трупы (своих погибших в огне товарищей) и… осмелились поднести к своему рту эту отвратительную пищу».

Сараи и лачуги брались с боя закоченевшими людьми, и из-за ночлега в них разыгрывались ужасные по своей дикости сцены. «Там, как звери, они лезли один на другого, стараясь пробиться к огню; живые, не имея возможности удалить мертвых от очага, садились на них и погибали в свою очередь, чтобы послужить смертным одром для новых жертв! Скоро появлялись новые толпы отставших, и, не имея возможности проникнуть в это убежище скорби, они начинали его осаждать».

Наполеон покидает армию (Розен)

Суровей стала с отъездом Наполеона и погода. Усилились морозы. «Сам воздух, казалось, замерзал: птицы падали на лету замерзшими. Атмосфера была неподвижной и немой; казалось, все, что двигалось и жило в природе, даже ветер, было подавлено и скомкано, как льдом, среди этой мировой смерти. Не слышалось больше слов, не слышалось ропота, всюду царило угрюмое молчание».

«Все двигались в этом царстве смерти подобно жалким призракам. Глухой и монотонный гул наших шагов, треск снега и слабые стоны умирающих, — одни прерывали это глубокое, гробовое безмолвие».

Люди шли и тут же на ходу умирали, смерть их была ужасна. «От сильного мороза, — по словам Сегюра, — кровь замерзала, как вода, деятельность сердца слабела, люди начинали шататься, как пьяные, делая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах».

«Из их глаз, красных и воспаленных, благодаря отсутствию солнечного света и влиянию бивачного дыма, вытекали настоящие кровавые слезы; глубокие вздохи вырывались из их груди; они смотрели на небо, на нас и на землю взором ужасным, неподвижным и свирепым; это было их последним прощанием с этой варварской природой, которая их подвергала таким пыткам и, быть может, — их упреком! Скоро они начинали ползти на коленях, потом становились на четвереньки; их голова покачивалась еще несколько минут направо и налево, и из их раскрытого рта вырывались еще какие-то предсмертные звуки; потом, в свою очередь, они падали на снег, который тотчас же окрашивался их жидкой кровью, и их страдания кончались».

До такого состояния дошла армия Наполеона в последние дни своего существования.

Конец похода, прекращение преследования и отдых составлял их самое главное желание. Ноги отказывались двигаться, бегство делалось невозможным, переставало быть спасением, и, когда показалась Вильна, у всех из груди вырвался вздох облегчения. Французы думали, что здесь русские остановят свое преследование и мучения их прекратятся. В Вильне много запасов — они отдохнут и подкрепятся перед тем, как вернуться домой.