Отечественная война 1812 года глазами современников - [3]
Французский император, пробыв в Дрездене четырнадцать дней, отправился в Варшаву, и оттуда — в большую армию к границам России. Для него и многочисленной его свиты, состоявшей из 222 человек, заготовлено было на <почтовых> станциях по 250 лошадей. В одно время с ним уехали и другие государи. Дрезден опустел. Пролетали только некоторые из наших соотечественников, возвращаясь, по большей части, из Парижа в Россию. В совершенной тишине ждали мы последствия переговоров между дворами Российским и Французским[8]. Впрочем, безмерное властолюбие сего последнего и его гигантские приготовления к войне не подавали никакой надежды к миру.
Надлежало нашему посланнику в Дрездене[9] отправить курьера в главную квартиру императора Александра, находившуюся тогда в Вильно. По настоятельной моей просьбе отправили меня, предписав мне ехать чрез австрийские владения на Радзивилов, ибо чрез Варшавское герцогство, среди Наполеоновой армии, ехать русскому курьеру было бы небезопасно.
Совершив благополучно мое путешествие, я прибыл в Вильно, тогда оживленную присутствием государя императора. Пробыв там два дня я, по просьбе моей, отправлен был курьером в Петербург. Мне присоветовали ехать не по Белорусскому тракту, а через Ковно на Ригу, потому что дорога тут несравненно лучше.
По выезде из Вильно, на другой день, 12 июня, рано поутру, был я на последней <почтовой> станции перед Ковно. На пути к сему городу, вдоль реки Неман, встретился мне пикет егерский. Майор, командовавший оным, просил меня остановиться и, извиняясь в том, спросил, не встретил ли я казацкого пикета. «Нет», — отвечал я. «Все кажется тихо, — возразил майор, — но отсутствие казацкого пикета меня тревожит; я бы должен его здесь найти».
Поговорив несколько с майором, мы простились. Нас окружала совершенная тишина. Неман спокойно протекал, и по ту сторону оного не только не было видно движений войск, но даже ни одного человека, а потому и сомнения майора казались мне неосновательными; я продолжал путь в Ковно. Проехав несколько верст, увидел я жидовскую корчму; из осторожности спросил у еврея, все ли у них покойно. «Страх Божий! — отвечал он мне. — Французы уже в Ковно».
Не давая веры сим словам и боясь быть малодушным, я поехал далее и встретил лекаря, скакавшего во всю прыть в бричке, запряженной двумя лошадьми. Несколько раз кричал я ему, прося остановиться, что он насилу исполнил, сказав мне весьма скоро: «Французы в Ковно; я насилу ускакал от них». Тут не осталось мне сомнений в рассуждении перехода французов чрез границы наши.
Скорее приказал я поворотить назад. Приехав обратно на станцию, нашел я там между поляками совсем другой дух, нежели при первом моем приезде. «Зачем вам лошадей? — говорили они. — Ваша подорожная на Ковно, вам незачем ехать назад». Сердиться и употреблять насилие было бы не у места. Деньги помогли; посредством их я получил лошадей и поскакал как можно скорее в Вильно. Когда я туда приехал, то, по курьерской моей подорожной, казак от заставы проводил меня к дежурному генералу, которому я тотчас сообщил мои известия; но он не поверил и обратил разговор в шутку, присовокупив, что казаки не замедлили бы дать знать о военных действиях, если б они начались.
Оставив его в обманчивой надежде, я поспешил явиться к начальнику моему графу Н. П. Р<умянцеву>. Он принял вести мои иначе, то есть с должным благоразумием; повел меня в кабинет и, написав со всею подробностью сказанное мною, отослал бумагу к императору. Между тем явился посланный за мною от главнокомандующего <М. Б. Барклая де Толли>. Он весьма подробно расспрашивал меня обо всем, со мною встретившемся, но — основываясь на том, что не имеет донесений по сему предмету от казаков, казалось, не поверил моим известиям[10].
Таковое спокойствие духа военных дало мне думать, что я могу без опасения пробыть в Вильно до наступающего утра, чтобы окончить некоторые дела. В тот день вечером, возвращаясь поздно домой, заметил я очень много жидов небольшими толпами в тайных совещаниях. Я думал, что дело у них идет о торговых спекуляциях или провиантских поставках; но после узнал, что они, сведав о причине моего возвращения, а может быть, извещенные чрез своих единоплеменников, проворных на все, о начатии военных действий, совещались между собою.
На другой день поутру увидел я Вильно в величайшем смятении, ибо в ночь казаки дали знать о переходе французских войск чрез границы наши. Улицы наполнены были бегущими, шум, крик раздавались в них. Множество экипажей выезжало; другие приготовлялись к отъезду.
Я поспешил в канцелярию графа Н. П. Р<умянцева>, и там первая моя встреча была с князем К., который повторил мне общую весть, присовокупив, что император, получив чрез казаков подтверждение моего известия, написал графу Н. П. Р<умянцеву>: «Ce que W. a dit, est l’exacte vérité»[11]. Итак, судьба назначила мне быть первым вестником начатия достопамятной войны 1812 года.
