Отечественная война 1812 г. Сборник документов и материалов - [45]

На улицах московских можно было встретить только военных, которые слонялись по тротуарам, разбивая окна, двери, погреба и магазины; все жители прятались по самым сокровенным местам и позволяли себя грабить первому нападавшему на них. Но что в этом грабеже было ужасно, — это систематический порядок, который наблюдали при дозволении грабить, давая его последовательно всем полкам армии. Первый день принадлежал старой императорской гвардии; следующий день — молодой гвардии; за нею следовал корпус генерала Даву и т. д. Все войска, стоявшие лагерем около города, по очереди, приходили обыскивать нас, и, можете судить, как трудно было удовлетворить являвшихся последними. Этот порядок продолжался 8 дней почти без перерыва; нельзя себе объяснить жадность этих негодяев иначе, как зная их собственное бедственное положение. Без панталон, без башмаков, в лохмотьях — вот каковы были солдаты армии, не принадлежавшие к императорской гвардии. Когда они возвращались в свой лагерь, переодетые в самые разнообразные одежды, их можно было узнать разве только по оружию. Что было еще ужаснее, так это то, что офицеры подобно солдатам ходили из дома в дом и грабили; другие, менее бесстыдные, довольствовались грабежами в собственных квартирах. Даже генералы под предлогом розысков по обязанностям службы заставляли уносить всюду, где находили, вещи, которые для них годились, или переменяли квартиры, чтобы грабить в своих новых жилищах…

Между тем предложений мира все еще не было. Русская армия передвигалась с места на место, казаки и крестьяне еильно затрудняли фуражировку; нужно было на что-нибудь решиться. Очень хорошо знали, что ничего не выиграешь, освободив крестьян; попытались заманить их' хорошею платою, чтобы побудить везти в Москву съестные припасы. Но все было напрасно и не привело ни к чему; напротив, те же крестьяне вызвали против себя жестокие меры: в одной деревне стреляли по французам; виновные были расстреляны при входе в церковь; выслушав приговор, они перекрестились и встретили смерть, не моргнув глазом.

Тогда корсиканская тактика принялась за средства более серьезные; начали старательно разыскивать всевозможные сведения о Пугачевском бунте; особенно желали добыть одно из его последних воззваний, где рассчитывали найти указания о той фамилии или фамилиях, которые бы можно было возвести на престол. В этих розысках обращались за советом к кому попало; обращались даже к одному эмигранту, которого под разными предлогами вызывали к одной знатной особе; он с первого слова прямо объявил себя эмигрантом. «Этим не хвастаются и не обвиняют себя», — отвечали ему. Когда ему сказали, в чем дело, эмигрант, как и все другие, отвечал, что ничего не знает о воззваниях, про которые ему говорили. Увидев, что этим не возьмешь, учение Пугачева бросили и тотчас же схватились за великие начала санкюлотиэма. Татарам было предложено итти в Казань призывать своих соотечественников к независимости, обещая им, что, как только они поднимутся, их тотчас поддержат. Но и здесь промахнулись. Оставался еще один путь — переговоры. Послали ген. Лористона к кн. Кутузову под предлогом обмена пленных. Эта поездка была представлена, как последствие предыдущих переговоров, на которые Бонапарте ответил самым умеренным ультиматумом: уступкой всех прежних польских провинций. Лористон вернулся назад, с чем поехал.

Р. А., 1869, стлб. 1405–1430.

82

1812 г. ноября 16. — Из письма чиновника Московского воспитательного дома И. Иванова неизвестному лицу о грабежах в Москве армии Наполеона.

Французы вступили сентября 2 пополудни в 6-м часу с музыкою и барабанным боем. Наполеон остановился в Кремле, во дворце; поставили пикеты по всем заставам и по улицам и по набережной рассыпалась конница, начали стрелять, кто им попадется; наши вооруженные метали ружья и тесаки, а кто бросит, того кололи. Не прошло часа их вступления, как зажгли сначала гостиный двор от Варварки. Главный надзиратель Воспитательного дома, видя опасность, взял с собою архитектора Жилярдия и экономского помощника Зейпеля, пошел просить от них караула для охранения дома. Отпустили жандарм, т. е. конной гвардии 12 человек и при них капитан; главный надзиратель их с собою привел и тотчас приказал дать овса и сена лошадям, а жандармам приготовить стол; после сего у Рождества на Стрелке зажгли попов дом. Мы все бросились на пожар и жандармы с нами; труб в Москве не было, кроме наших четырех, ибо вся полиция и с трубами уехала во Владимир. Мы пробыли на пожаре вск> ночь и главный надзиратель с нами; жандармы с нами заливали трубами. 2 дома сгорели, а прочие отстояли.

На другой день начали грабить как в домах, так и святые церкви, в среду и четверток зажгли все ряды, Зарядье, гимназию, аптеку Воспитательного дома, церкви и все домы вокруг Воспитательного дома, так что рамы в квадрате несколько разов загорались, но поспешили затушить, и Дом воспитательный от пожару избавлен. Потом прислали в Воспитательный дом 80 человек гвардии, с полковником и тремя капитанами, четырьмя поручиками и двумя прапорщиками и доктором, и требовали квартир; потом приехал губернатор и: многие с ним чиновники, пошли по всем покоям и кладовым, в Совет, в церковь и в алтарь в шляпах и с собаками. В комнатах Совета назначено стоять жандармам; тотчас начали рубить столы, конторки, ящики, двери отбивать, выбрасывать, в архиве тюки с делами пороли, книги портили; больницу у жандармов сделали в комнатах, где бухгалтерия. Полковник их, увидя в кладовой медную посуду, велел к себе несколько оной принесть. Москва так обругана, что смотреть на нее сердце замирает. В церквах ставили лошадей, святые иконы кололи и жгли; которая церковь не сгорела, так вся ограблена; ризыу плащеницы жгли на выжигу, венцы, склады плавили в слитки. Потом привезли в Дом воспитательный раненых и больных. Отняли все окружное строение и половину квадрата и двор оного перегородили. Больных было до 3 тыс., из коих до 2 тыс. померло; хоронили в доме у кузницы, к стене города Китая лежащей, а других кидали в колодцы; по прибытии в Москву полиции приказано ямы разрывать и тела возить в заставу в кучу и жечь, чтоб не было на весну заразы. Теперь в Воспитательном доме раненых и больных 10 офицеров и 10 денщиков на содержании Дома, при них доктор и лекарь.