Мама – женщина, не знаю, как она рассуждает. А по мне если и есть у меня отец, так я его ненавижу. Когда в детстве мы жаловались на голод или обиды, мама отвечала: «Во всем виноват отец. Обижайтесь на него». Если у меня и есть отец, так это мой враг, из-за которого я мучился с детских лет. Вы что, забыли, как у мамы как-то раз целый месяц не было работы и все это время мы голодали? Я бился изо всех сил, чтобы отомстить моему врагу. Чтобы посмеяться над человеком, который бросил нас. Чтобы доказать – я сам могу выйти в люди. Я не помню, чтобы отец хоть раз приласкал меня. Он вечно где-то пьянствовал. И в довершение всего взял у кого-то деньги в долг и сбежал с любовницей. Как видно, он любил эту женщину больше, чем жену и троих детей, вместе взятых. Когда он исчез, пропала даже сберегательная книжка на шестнадцать иен, которые мама для меня скопила.
Синдзиро (глотая слезы). Но, брат, отец ведь так… так постарел…
Кэнъитиро. Синдзиро! Брось пустые слова. Ни с того ни с сего приходит чужой человек и говорит, что он наш отец.
Синдзиро. Но дети должны заботиться об отце, каким бы он ни был…
Кэнъитиро. Ты хочешь сказать, что это наш долг? А он, вволю нарезвившись, вернулся, когда уже ноги не ходят!
Отец (возмущенно, но гнев этот показной). Кэнъитиро! Как ты смеешь говорить такое о родном отце!
Кэнъитиро. «О родном отце»? Кэнъитиро, которому ты дал жизнь, утонул двадцать лет назад. Двадцать лет назад ты потерял право называться отцом. Я сам себя вырастил. Этим я никому не обязан.
Все молчат, слышно только, как плачут О-Така и О-Танэ.
Отец. Хорошо, я уйду. Я ворочал десятками тысяч. Как бы я ни опустился, уж прокормиться-то я сумею. Вот так встреча! (Удрученный, собирается уходить.)
Синдзиро. Подожди, отец. Брат против, но я как-нибудь все устрою. Не чужой же он, скоро передумает. Погоди. Я ни за что тебя не оставлю.
Кэнъитиро. Синдзиро! Чем ты обязан этому человеку? Я хоть получил от него пару тумаков, а у тебя и того нет. Кто тебя воспитывал? Ты забыл, что это брат платил за твою учебу из своего жалкого жалованья рассыльного? Я – ваш настоящий отец, твой и О-Танэ. Хочешь о нем заботиться – пожалуйста. Но тогда я тебя знать не желаю.
Синдзиро. Но послушай…
Кэнъитиро. Можешь убираться с ним вместе.
Женщины по-прежнему плачут.
Я столько натерпелся… Я из кожи вон лез, чтобы брату и сестре получше было. Ведь это благодаря мне вы школу закончили.
Отец. Ну, хватит, довольно. Я вовсе не хочу силком садиться детям на шею. У меня еще хватит ума прокормить себя. Ну, я пошел. Будь здорова, О-Така! Ты только рада избавиться от меня.
Синдзиро (идет вслед за уходящим отцом). А деньги-то у тебя есть? Ты, наверно, еще не ужинал?
Отец (смотрит на него умоляюще). Все в порядке, все в порядке… (Выходя, спотыкается и опускается на край веранды.)
Мать. Ой, осторожно!
Синдзиро (помогая отцу подняться). Куда же ты сейчас пойдешь?
Отец (все еще сидит, совершенно подавленный). Умру где-нибудь под забором… (Слоено самому себе.) Хоть и нет у меня никакого права вернуться в этот дом, а как старость пришла, слаб стал, ноги сами собой принесли. Уже три дня, как я в городе. Каждый вечер приходил сюда, да не решался переступить порог. Лучше бы и не переступал. Вернешься без гроша в кармане, кому ты нужен… Как стукнуло мне пятьдесят, на родину потянуло. Думал, скоплю кругленькую сумму – тысчонку-другую – да попрошу у вас прощения. Но когда постареешь, столько не заработаешь… (С трудом встает.) Ну да ладно, уж самим собой-то я как-нибудь распорядиться сумею. (Шатаясь, поднимается. Мельком оглядывается на жену и выходит.)
Оставшиеся молчат.
Мать (умоляюще). Кэнъитиро!
О-Танэ. Брат!
Проходит несколько секунд.
Кэнъитиро. Син! Беги, позови отца назад.
Синдзиро стремительно выходит и через некоторое время возвращается.
Синдзиро (расстроенно). Искал на Южной дороге – нет его. Пойдем поищем вместе на Северной.
Кэнъитиро (ошеломленно). Как – нет?! Не может быть!
Братья вместе выбегают из дома.
Занавес
1917
