Отец - [26]

Однажды, войдя в кухню, Дмитрий сказал:

— И когда ты только успеваешь, мама! Вон уже все кипит у тебя. По-прежнему ты у нас боевая.

— Годы мои, Митенька, ушли боевой быть, а честней сказать, старость наступила… Да только у человека на каждую пору его жизни и дела, и заботы найдутся. — Варвара Константиновна поднялась с табуретки, наклоняясь над кастрюлей, сняла накипь. — А что это ты, Митя, вроде как подбадривать меня принялся? Может, жалеешь: думаешь, увязла мать на старости лет в домашних хлопотах, из кухни и жизни не видит?

— Угадала, мама.

— Когда в жизнь у тебя большие корни пущены, так по гроб будешь жить широко. — Варвара Константиновна посмотрела в окно. — Гляди, как тропки уже зазмеились: февраль он и есть февраль — кривые дороги.

За потными стеклами окна в свете хмурого утра уже виднелись сизовато-тусклые центральная котельная поселка с трубой, высившейся над редкой рощицей, недостроенная коробка бани и заводские корпуса. От шоссе ответвлялись тропки и терялись в сугробах; по тропкам пробирались пешеходы Даже по шоссе люди проходили по колено в нападавшем за ночь снегу.

— Из кухни мне тоже много видно, — снова заговорила мать. — Весной и летом ранним утром у нас тут хорошо.

Когда не спится, приду сюда с рассветом, распахну окошко и сижу. Воздух степной, легкий. Завод шумит ровно и негромко: звон цехов как будто так и остается висеть над ними — не летит дальше, словно пыль над дорогой на зорьке. И слышно, как на заводском дворе уставший за ночь паровоз не то вздохнет, не то хрипло свистнет. А потом воробьи заскачут по асфальту, а там и солнце плеснет по крышам, и уже пойдут люди… Я наше шоссе дорогой жизни называю. — Варвара Константиновна многозначительно взглянула на Дмитрия, так, словно, поведала о сделанном ею интересном открытии. — На моих глазах детвора вырастает. Летом, когда закончат школу, так тут на дороге самокатчиков, велосипедистов не счесть, а у котельной в волейбол и лапту играют, под окном в траве — малыши с куклами. Первого сентября здесь с утра как в большой праздник на центральном проспекте в городе. А перед этим все книжки, книжки несут. Тут и молодые парочки прогуливаются; потом, глядишь, молодожены идут и детскую колясочку толкают. Одних обнов сколько мимо провезут: кто шкаф новый, кто пианино или холодильник, а то иной уж на собственной машине катит. Говорю, дорога жизни. Года два назад один старик, тоже наш, московский, на пенсию ушел; все прогуливался по утрам. Осенью последний раз его видела. Мимо окна в гробу провезли. — Варвара Константиновна зачерпнула из кастрюли супу, попробовала, причмокивая, и, подумав, подсолила. — Так тебе, Митя, яблочника захотелось? — спросила она, заправляя суп рисом.

Яблочник — запеченное в духовке с золотистой корочкой картофельное пюре — было любимым в детстве блюдом Дмитрия.

— Уважь, мама.

— Да сделаю, сделаю. Надо, стало быть, картошку чистить. — Варвара Константиновна выставила из угла ведро с картошкой на середину кухни.

Дмитрий взял из кухонного стола нож.

— Задушевная матросская работа. Бывало, на весь экипаж «Комсомольца» целый двадцативесельный баркас надо начистить. Человек тридцать в круг усядутся, и с разговором ее, с разговором, — сказал он и начал обкатывать ножом картофелину.

— А вот можешь и нашу сватью увидеть, — прервала его работу Варвара Константиновна. — Вон она.

Невысокая женщина в низко повязанном платке и плюшевом пальто шла по шоссе за нагруженными санками, которые тащили двое парней.

— Сыны ее. Кабана, видать, закололи: на базар везут. И мешки еще с чем-то.

Еле слышное до этого тарахтенье тракторного мотора усилилось, стекла в окне задребезжали. Парни заторопились и втащили санки в боковое ущелье меж сугробов. Сгребая клубящийся снежный вал, гоня его перед собой и сбрасывая на обочину шоссе, прогремел бульдозер; за ним по расчищенному шел усатый мужчина в расстегнутом полушубке, он нес сундучок, какие берут с собой в поездки железнодорожники.

— Ишь, как хорошо человеку домой идти! А сватьюшка поторопилась: дождалась бы, пока от деревни машина в обратную пойдет, да и за ней… И никак еще в беду попала… — Варвара Константиновна добродушно засмеялась.

Бульдозер высокой грудой снега забил выход тропки из сугробов. Парни, напрягаясь, вызволяли тяжелые санки; женщина выбралась быстрей и, не оглядываясь, ходко прошла вперед.

— Не любите все же вы сватов!

— Да нет… Просто мы люди разной жизни. Ну ладно, давай работать, а то без яблочника останемся, — сказала Варвара Константиновна, и на ее лице Дмитрий увидел такое же выражение, какое видывал и у отца: как будто она на минуту вернулась к какой-то своей мысли, нужной и понятной одной ей.

— Мама, а ты ведь не только из окошка на большую жизнь смотришь. Как ты с вершины пожилых лет смотришь на нее?

Варвара Константиновна положила на колени руки — в одной нож, а в другой недочищенная картофелина — и обласкала сына взглядом.

— Да ведь много говорить надо.

— А ты покороче…

— Если покороче… Была я, как ты знаешь, в молодости прислугой у капитана первого ранга царского флота, а теперь у меня в отпуске гостит сын, тоже капитан первого ранга, и вместе со мной картошку чистит.