Отец ребенка - [19]

— А как вы догадались, что это не ваш ребенок? Я же первый раз его на кормление принесла. — На ее лице появилось странное выражение: смесь удивления, задумчивости и невольного интереса.

— Если б я знала как, — недоуменно вздернула брови Оксана. — Просто интуитивно поняла, что это не мой сын. — Откуда она знала, Оксана и себе не могла сказать, но она знала — и все.

— Одна узнает своего ребенка чуть ли не по запаху, вторая — даже не хочет видеть. — Девушка нахмурилась, и на ее лице появилось строгое выражение, разом сделав ее на пару лет старше.

Оксана вопросительно посмотрела на девушку.

— Соседка ваша. Стоило мне показаться в дверях, она пулей из палаты выскочила, даже притронуться к малышу не захотела. Еще на обходе врачам заявила, что отказывается от ребенка и хочет отдать его в детский дом.

Оксана замерла от услышанных слов, рот ее смешно приоткрылся от изумления. Она почувствовала, что волна жалости к малышу, которого она недавно держала в руках, буквально захлестывает ее.

— Почему? — спросила она, голос ее дрогнул.

— Сказала, что не собирается губить жизнь из-за одной ошибки.

— Ошибки? — искренне изумилась Оксана.

— Такая девица заносчивая, — охотно пояснила медсестра. — Заявила, что рассчитывала удачно выйти замуж, но отец ребенка уехал в Америку и пропал. У нее не хватило ума и ловкости избавиться от ребенка раньше, пришлось таскать его в себе, но теперь он ей не нужен. Представляете? — Румянец негодования вспыхнул на юном серьезном личике девушки. — Она, видите ли, очень молода, у нее все впереди, — передразнила она с язвительной усмешкой. — Ненавижу таких девиц, — добавила она и сжала руки. Этот жест был выразительнее всяких слов.

Ребенок жалобно ныл, но Наташа не собиралась его кормить. Рисковать фигурой ради куска мяса весом в три килограмма она не собиралась. Она не воспринимала этот спеленатый шевелящийся сверток как своего ребенка. Если честно, она вообще не любила детей и не собиралась брать это маленькое существо домой. Менять вечно мокрые пеленки и слушать нескончаемый крик — увольте. Это не ее заботы, пусть даже это и ее собственный ребенок.

Наташа сразу поняла, что она одна против всех, и не испытывала по этому поводу ни малейших сожалений. Разве могли они понять ее, эти медики, работающие днем и ночью за смешные деньги? Или эта ее соседка-идеалистка? Пусть они засунут свои принципы в одно известное место. Она будет поступать так, как выгодно ей. Она не собирается всю жизнь считать копейки от зарплаты до зарплаты и стариться раньше времени. У нее не было никаких угрызений совести, когда она обманывала Оксану, наоборот, она чувствовала радость оттого, что смогла одурачить эту наивную клушу, и даже презирала ее за то, что та не раскусила ее истинных намерений.

Мало ей своего ребенка. Вот где дура непроходимая. Пусть тащит двоих, своего и ее, Наташиного, сына, раз такая жалостливая. А Наташа еще собирается пожить для себя, устроить нормально свою жизнь, подцепив папика побогаче. А с таким довеском, как сынок, мечтать об удачном замужестве не стоит.

А Оксанка — лохушка лохушкой! Не пиши отказную от ребенка. Со временем поймешь, что совершила глупость, но ничего исправить будет нельзя. Отдай его мне, я буду воспитывать как своего сына, а как только поймешь, что он тебе нужен, верну. «Как же, будет он мне нужен, как собаке пятая нога». Наташа и забеременела, только чтобы привязать к себе Олега, да и то потому, что у него уже была квартира, машина и работа в солидной западной компании. А он как уехал в Америку, так и пропал в этой своей Силиконовой долине. И неизвестно, вернется ли вообще. А в таком случае этот орущий и визжащий кусок мяса ей ни к чему. Пусть наивная Оксанка ищет ей оправдания: у Наташи послеродовая депрессия. Ага, как же. Депресняк у нее. Обхохочешься. Конечно, если б Олег был рядом, она бы сыграла роль заботливой мамочки, какие проблемы, но Олега нет рядом уже восемь месяцев, и неизвестно, когда появится. А она еще не выжила из ума, чтобы отказывать себе в удовольствиях ради сомнительного будущего благополучия.

И на что Оксанка рассчитывает? Муж бросил, она одна с ребенком, да еще и ее, Наташиного, забирает. Нашлась мать Тереза. Хоть бы хны, кормит обоих мальчишек: и своего и ее, Наташиного. «Представляю, как через полгода завоет, посмотрев в зеркало на свою грудь. Одно слово: дура!»

Оксана, покормив, отдала малышей пришедшей медсестре и легла на кровать, отвернувшись к стенке. У Наташи было странное злое лицо, точно она втихомолку посмеивалась над ней, Оксане не хотелось смотреть в ее сторону. С такими женщинами ей не приходилось сталкиваться в жизни. Разве только передачи по телевидению, да и то Оксана никогда их толком не смотрела. Она не могла понять, как можно не любить того, кто является частью тебя? Того, кого ты создала, того, кому ты дала жизнь.

В палате было прохладно, и она натянула одеяло до самого носа. Солнечный лучик упал на стену в ногах кровати, и Оксана стала наблюдать за ним. Он двигался медленно-медленно, словно живой. Время шло, солнечный лучик прополз полстены, а в палате стояла мертвая тишина, нарушаемая только шагами из коридора да поскрипыванием металлических пружин кроватей. Оксана твердо решила: завтра пойдет к главврачу.