— Подумайте лучше о
своем славном святом.
— Простите, батюшка, —
склонил голову капитан. — Я готов.
Глубоко вдохнув, батюшка
начал, делая паузы между фразами, чтобы все успевали повторить:
— Исповедаю Господу Богу
Вседержителю... во Святой Троице славимому и покланяемому... Отцу и Сыну и
Святому Духу... все мои грехи... мною содеянные мыслию, словом, делом, и всеми
моими чувствами...
Постепенно нерешительные
голоса превратились в небольшой, но стройный хор. Только Алексей, стоявший за
спиной священника, молчал, заворожено глядя на офицеров. У некоторых на глазах
выступили слезы, но голоса от этого только крепли. Отец же Нифонт даже не
задумывался, откуда он помнит и точно ли повторяет слова общей исповеди, на
которой был всего раз в жизни в Андреевском соборе Кронштадта.
— Во всех беззакониях я
согрешил и имя Всесвятого Господа моего и Благодетеля безмерно оскорбил, в чем
повинным себя признаю, каюсь и жалею...
Дверь камеры открылась.
На пороге появились несколько красноармейцев и даже какой-то тюремный начальник
с оружием наперевес.
— Ты смотри, что тут
этот поп устроил!
— Сокрушаюсь горько о
согрешениях и впредь...
— Молчать, контра!
— А ну, дай им!
— Попа сюда тащи!
— ...при Божией помощи,
буду от них блюстися...
Офицеры попытались
заслонить священника, но ударами прикладов и штыков их потеснили. Некоторые
были ранены.
— Тащи попа! Как раз щас
машину грузят.
— Давай, поп, начальству
своему небесному лично доложишь, что у нас тут революция, пусть контру
принимают...
— Крест с него возьми,
вдруг золотой!
— Да откуда у этого
пьяницы золотой...
Дверь захлопнулась. В
камере было тихо. Раненные не стонали.
— Простите, господа, но
не тот ли это священник, о котором ходили анекдоты? — беззлобно спросил
капитан.
Сначала ему никто не
ответил. Потом, словно очнулся юнкер, прежде отер разбитые в лохмотья губы, и
как мог твердо и громко сказал:
— Это другой священник,
господин капитан.
— Да, я тоже так
подумал.
— Это точно другой... —
подтвердил еще кто-то.
— Я еще никогда не
испытывал такого чувства раскаяния и духовного подъема, — вдруг признался
капитан.
— И я.
— И я.
— Господа, назовите мне
ваши имена, так отец Нифонт сказал, — попросил юнкер.
Где-то в Петровском
парке и за городом раздавались ружейные залпы. У красного молоха было еще очень
много работы.
