Отдых на свежем воздухе - [43]

Невеселые мысли старого паладина прервали тихие шаги двух женщин, поднявшихся на асотею. Еще не обернувшись, он уже знал, что это Мартина и Моника, одна из девушек Микаэло. Моника сеньору Мануэло нравилась: она была умной, сметливой и ответственной. И доброй. В этом она очень походила на Мартину.

– Вечер добрый, сеньор Мануэло, – поприветствовала его Моника. В руках у нее был большой шерстяной плед. – Прохладно стало, ветер сырой. Я вам укрыться принесла. А то, может, вниз спуститесь? В гостиной уж камин разожгли.

– Спасибо, Моника, я до ужина тут посижу. Благодарю за плед.

Она развернула плед и накрыла его. Мартина, чуть сдвинув корзинку с бумагами, поставила на столик поднос с чайником, чашкой и блюдцем с куском яблочного пирога.

– Перекусите хоть маленько, – сказала она. – И чай обязательно выпейте, там настой и от ревматизма, и от сердцебиения излишнего.

– Спасибо, – он отложил мундштук, погасив палочку, взял чашку. – Не повредит.

Мартина придвинула табуретку, села рядом, явно не собираясь уходить. Моника же спустилась вниз. Подождав, пока она скроется на лестнице, Мартина сказала:

– Что-то вы, сеньор, загрустили.

– А чего мне веселиться, Мартина? Стар я уже, болезни одолевают. Скоро придется даже с секретарской должности уйти, мундир снять, меч на стену повесить. И что я тогда делать буду? Скукота же…

Она взяла его левую руку, провела подушечками пальцев по мозолям ладони, ощупала пальцы:

– Скажете тоже – стар, болезни… Для паладина это не такой уж и большой возраст. Рука ваша до сих пор крепкая и сильная, жилы и кости в порядке. И все остальное в общем-то тоже. Нет уж, ваша грусть от другого проистекает, я же вижу.

Руку он у нее забирать не стал, и она продолжала легонько массировать кисть. От этого по руке вверх разливалось приятное тепло, порожденное как природным талантом Мартины к целительству, так и ее особенной силой, дарованной Матери своей посвященной.

– Эх, Мартина. Молода ты еще, и многого не понимаешь, – он допил чай и поставил чашку на столик. Мартина взяла его правую руку и точно так же стала ощупывать и поглаживать.

– Молода, это верно, – улыбнулась она. – Но уж не глупа, хвала богам. Вы думаете, что никому не нужны, что вас скоро на покой попросят, что впереди только тоска и ожидание смерти. А это неправда, вот как есть неправда, сеньор Мануэло. Во-первых, вас в Коруньясской канцелярии все слушаются, даже лейтенант без вашего одобрения важных решений не принимает, это я знаю точно. Опыт у вас богатый, память хорошая, так что быть вам секретарем еще долго, да и выезды на вашу долю тоже достанутся. Конечно, не как в прежние годы, но всё же. Вон, слыхала я, как вы с паладином Карлесом Туриби заморскую чупакабру поймали. Дон Мендоса, говорят, у маэстро Джильберто, что из Рупита, даже картину про это заказал.

Вспомнив дело о чупакабре, сеньор Мануэло усмехнулся. И прищурился:

– Ладно, ты права насчет во-первых. А что во-вторых?

– А во-вторых, даже если вы службу оставите, ненужным никому вы не станете. Дома-то вас всегда будут ждать и вам всегда будут рады. Микаэловы дети вон подрастут, будете помогать дону Сезару их воспитывать, с Микаэло-то в этом, сами понимаете, толку никакого. Ну и в-третьих, не стоит молодым завидовать, у них молодость – у вас опыт, как я уже сказала. А болячки ваши мы полечим. Мыльню уже топят, перед ужином пойдем, я вас хорошенько пропарю, разомну, разотру лечебными мазями – и если будет на то милость Матери, то боли пройдут, и надолго. А насчет сердца – так вы бы кофе по утрам пить перестали.

– Ну как же без кофе, – слабо возмутился паладин.

– А вот так. Дон Сезар же кофе пить перестал, как сердце у него ослабло. И ничего. Сеньора Кариньес ему теперь по утрам шоколад с молоком и пряностями варит, от него только польза, и вы бы попробовали.

– Ну, уговорила. Хорошо, – усмехнулся сеньор Мануэло. – Хоть я и не люблю шоколад, но, может, с молоком сойдет. Но ты ведь сюда поднялась не только ради этого, а?

– Не только, – Мартина вынула из кармана кружевного передника конверт, запечатанный сургучом с оттиском какого-то герба. – Письмо вам только что привезли. Вот, почитайте да и спускайтесь вниз, пойдем в мыльню ваши суставы и остальное в порядок приводить. По мужской части тоже помочь требуется, как я вижу. Пока не беспокоит, так вот надо чтоб и не начало беспокоить.

Она налила ему еще чаю и ушла.

Сеньор Мануэло взял конверт, прочел надписанный на нем адрес отправителя и посмотрел на герб, грустно улыбнулся. То было письмо от женщины, которую он любил когда-то давно. Точнее – любил до сих пор, но теперь, когда прошло сорок пять лет, чувства притихли, но не исчезли, просто ушла давняя страсть. Тогда, в тридцать три года, он влюбился в третий раз за свою жизнь – и, похоже, навсегда. Настолько крепко влюбился, что был близок к тому, чтоб нарушить свои обеты… и нарушил бы, если б не она сама. Еще очень юная, сеньора Элинора Арденто, несмотря на то, что и сама была влюблена не на шутку, сумела совладать с этой страстью и тем самым удержала Мануэло от греха. Она вышла замуж за дона Арсе, но отношения с Мануэло поддерживала – в основном письмами, иногда виделись и вживую, когда дон Арсе приезжал в Корунью на Собрание донов. Сеньор Мануэло тоже писал ей и дарил разные подарки, часто – дорогие, чем вызывал глухую ревность ее мужа, который даже как-то потребовал, чтобы жена поклялась у алтаря Судии и в присутствии посвященного, что не нарушала супружеской верности. Элинора не знала за собой вины и охотно согласилась на проверку, чем пристыдила ревнивого мужа и успокоила его подозрения. Так что переписка продолжилась и подарки тоже, а с годами всё это превратилось в крепкую дружбу без любовного подтекста.