Отдельный батальон - [23]

– Человек пять. Нам много чего строить надо, казарму, дома для командиров, сейчас вот гауптвахту.

– Тюрьму? – ощерился, трёх передних зубов не хватало, в какой драке выстеклили.

– Тюрьму. Так что найдёшь людей?

– А жить где?

– Пока строим, в палатке. Зимой дома у себя, будем привозить и отвозить в часть на машине, если там будет, работа, а нужно чего столярное, то дума у себя трудись.

– По рукам, комбат. Завтра машину присылай. И пареньков найду, не пять, трое только, ну, и если глаза закроешь, и сына приведу, ему только семнадцать.

– Приводи. Припишем два годка.

Ну, вот, жизнь-то налаживается.

Событие двадцать второе

Понос – это тот период времени, когда перед тем, как пукнуть, поневоле задумываешься о последствиях. Вот бы так было при оформлении ипотеки…

«Кадры решают всё» – кому-то сказал товарищ Сталин. Хотя, почему кому-то? Сказал выпускникам военных академий в 1935 году. А ещё там он сказал фразу, что возьмут на вооружение все до самого последнего руководители СССР. Скажет, что вот могли бы потратить с огромным трудом собранные три миллиарда рублей на тряпки и на другие вещи, которые украшают быт. И тогда были бы у всех штаны, и не было бы фабрик и заводов. Наверное. И войну бы проиграли без заводов, но в штанах. «Кадры решают все, а не кобылы и машины». В этом сейчас и Брехт убедился. Бригада настоящих столяров и плотников доделала гауптвахту за два дня, И раньше бы сделали, но кузнец долго возился с петлями и засовами. Горькую запил, получив от Брехта задаток. Пришлось выволочь на двор и обливать холодной водой, пока не придёт во вменяемое состояние. Мужик был здоровый и драться полез, причём на главного. Иван Яковлевич даже обрадовался. Шёл полупьяный бугай по-медвежьи – разлапив ручищи, хотел задушить в объятиях. Брехт дождался, когда тот добежит до него, и чуть продёрнув за правую руку, врубил замечательную переднюю подножку. Ба-бах. Это товарищ врезался в бочку деревянную, в которой железки остужал или закалял. Пьяному и не больно, встал и опять пошёл, ну, может, чуть медленнее, как стайер, а не спринтер. Брехт дал схватить себя за плечи и провёл переворот через голову с упором стопы в живот. Сам напрашивается. Разве можно в борьбе терять центр тяжести. Ба-бах. Это последние целые дощечки, оставшиеся от бочки, тоже спиной товарищ переломал, и обод смял.

– Иван Матвееич, не гневи бога, а то побью, – помог подняться, ворочающемуся в луже кузнецу, Брехт. Сам тоже весь в саже ив золе и в грязи извозился.

– А чего водой? Я что пьянь какая? – покачиваясь, вопросил кузнец.

– У меня стройка стоит. Выполни заказ и пей на здоровье.

– Завтра заходи. Приёмы покажешь? Половину цены сброшу. – Интересные люди живут в это время.

– Хорошо. Отдам, сколько договаривались, и приёмы бесплатно покажу. Только сегодня к вечеру изготовь запоры и петли.

– Лады.

Раз, и на следующий день к вечеру тюрьма готова. Ну, а раз готова, то пора приступать ко «второй части Марлезонского балета». Переводится кстати, как «Балет об охоте на дроздов». Дроздами были «Снайпера». Они же бузотёры и алкоголики. Нужно проучить, и раз и навсегда отбить охоту безобразия нарушать во вверенном ему батальоне.

За день до этого, пока плотники ещё устанавливали решётки и двери, Брехт прошёл в медицинскую палатку и спросил у временно прикомандированного к батальону доктора Колоскова. В чинах и сединах доктор был не малых, и в настоящее время совершенно не занят был, никто пока в батальоне не болел. Военврач 1 ранга – Колосков Пётр Петрович сидел около палатки и художественную литературу почитывал. Между прочим, у товарища было три шпалы и по званию, если перевести на современные, был «настоящим полковником».

– Пётр Петрович, у вас слабительное есть?

– Отчего же не быть. Переели во Владике или тут всухомятку питаетесь?

– Мне много надо, хочу эксперимент над живыми людьми провести.

– Ага!!! Может ещё и снотворное? – отложил доктор Чехова. Понятно, своих читает.

– Нет, тут нужно именно, чтобы люди в сознании были. – Не повёлся на заманчивое предложение Иван Яковлевич.

– Я ведь клятву Гиппократа давал.

– Ну, да: «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, всеми богами и богинями, беря их в свидетели…». Пётр Петрович, это больные люди. И их нужно лечить, а то ведь придётся расстрелять или посадить надолго. А там, в лагерях, заразятся туберкулёзом. Давайте, попробуем спасти ребят. Чёрт с ними с богами. Кстати, а кто такая Панакея?

– А слово панацея слышали. Вот это она – богиня, целительница всех болезней.

– Пурген тоже почти панацея. Дадите.

– Только при мне будете добавлять. С пищей хотите?

– Да, с супом. Три раза в день три дня можно? – Брехт молитвенно сложил руки.

– Три дня можно. Только питья давайте побольше. Ну да, я прослежу.

Балет начался рано утром. Сыграли тревогу. Всё быстро выскакивали из палаток и строились на плацу, тем более, что офицеров Брехт предупредил и приказал дедов не оповещать.

Появились снайпера последними с опозданием, расхристанные и с похмелья, вчера сам видел Брехт, как двое в село Спасское под вечер за самогоном намылились.

– Трое суток гауптвахты, за опоздание по тревоге! – объявил Иван Яковлевич товарищам перед строем.