Отдельный батальон - [11]

– А с какой скоростью летает эта птичка? – поинтересовался у весёлых после пары-тройки стаканов водки летунов. Хорошо, хоть наливали по половине.

– Двести восемьдесят километров и дальность почти шестьсот километров, ну, если не на форсаже. Практический потолок: 7500 метров.

Самолётик в зелёный цвет покрашен. Наверное, чтобы его с воздуха на траве аэродрома видно не было, а может потому, что в армии всё в зелёный цвет красят. Брехт уговорил пьяненьких лётчиков разрешить ему посидеть в кабине. Приставили лесенку, подтолкнули сзади за задницу. Кое-как влез. Ещё бы пару сантиметров роста и просто не вместился бы в эту кабину, прости господи. А ведь в нём всего метр семьдесят пять. Не понравилось. Тесно и открыто всё, совершенно незащищённым себя чувствуешь. Зато в памяти себе зарубочку Иван Яковлевич поставил, что самолётик маленький и быстрый. Если придётся часто бывать в Хабаровске, то иметь такую машинку просто спасение. Сел, взлетел, и вдоль железной дороги, чтобы не заблудиться, пару часов и ты на месте, не нужно целый день на поезде чух-чухать. Подумать надо, не так ведь, наверное, и сложно, научиться на этой птичке летать, гораздо сложнее этот ишачок будет для полка заполучить. Хотя, можно обозвать его разведчиком. Как развернётся батальон, можно будет попробовать закинуть удочку.

Пулемёты запасные находились в отдельном домике. Дощатый сарай. Зимой тут вымерзнут люди. Всё в щелях и дверь неплотно закрывается. Ну, только три месяца, как летуны обживаются, вон в стороне стройка какая-то идёт. Обустроятся к зиме. Или к следующей зиме. Пулемёты на Максима не походили вообще, не было кожуха для заливки воды, вместо него была конструкция из трубы с отверстиями овальными. Коробки с лентами тоже не было, вместо неё пришпандорили круглый большой барабан, но тоже ленточное питание. Ручка вообще была прикольная, почти пистолетная, но с закорючкой и для чего этот выступ было непонятно, чтобы мешать лётчику стрелять, не иначе, больше ей применения Брехт не нашёл.

– Сколько выделите? – Осмотрев приличную стопку ящиков, тяжко вздохнул Брехт. Не дадут много, придётся опять по штабам носиться.

– Сколько, Иван Алексеевич, – обернулся подполковник – командир полка к майору в лётном комбинезоне, что встретил начальство в этом сарае.

– Шесть, бы, – опять вздохнул Иван Яковлевич.

– Шесть? Ладно. Шесть можно, только вон с длинными стволами, по ошибке нам завезли. На самолёты такие не поставишь. Их семь штук. Шесть отдать можно.

– Вот, спасибо му… товарищи! – Обрадовался Брехт, и тут увидел в углу сарая непонятную конструкцию, наполовину прикрытую брезентом.

Подошёл, осмотрел, сразу даже про пулемёты забыл. Это для 1932 года была совершенно не понятная конструкция. Легковой автомобиль на гусеничном ходу. Небольшой кабриолет с поднимающимся брезентовым верхом. Гусеницы не обычные – с длинными траками, а небольшие такие пластинки. Интересно бензобак устроен. Сзади находился у этого пепелаца и как бы сам по себе, то есть, свободно и гораздо больший можно поставить.

– А это что? Тоже самолёт? Гусеницы, чтобы по тучам ездить? – попытался пошутить Иван Яковлевич.

Подогретые водочкой лётчики заржали, а механик-оружейник, что выделил с барского плеча Брехту шесть пулемётов, крякнув, чуть не зарычал.

– И его забери, в нагрузку к пулемётам. Достала эта хреновина, только место занимает. Да ещё внимание всяких проверяющих привлекает.

– А что это? Оно ездит? – продолжал обходить непонятку по кругу Брехт.

– Американец. Ford Model T Snowmobile. Снегомобиль, – пояснил майор, – Предшественник мой чудил. Алкаш чёртов. Хотел сделать из него снегоуборочную машину, взлётную полосу зимой чистить. Разобрал, переделывать начал, да посадили вовремя. Он сволочь белогвардейская, как напьётся, так вечно Советскую Власть костерил. Говорили ему сто раз, чтобы прекращал. Вот и докритиковался. Контра недобитая. Пять лет дали по пятьдесят восьмой. Туда ему и дорога. Слышал, отправили под Владивосток железную дорогу строить. Мы собрать-то собрали, а заставить работать эту чертовщину не можем, как не бились. Заберёшь, а то не дам пулемётов!

Лётчики засмеялись, а Брехт прикинул, что вещь нужная и именно как снегоуборочная машина. Найдётся, поди, во Владивостоке хороший автомеханик.

– Заберу. Спасибо, му… Товарищи. Всё. Ещё раз спасибо, пора командарму машину возвращать.

Событие одиннадцатое

– Мама, а ведь беременные лошади должны бегать быстрее обычных?

– Сынок, а почему ты так думаешь?

– Так в них же больше лошадиных сил!

Всему приходит конец. Приехал первого июля с двумя вещмешками Васька. Из Читы дал телеграмму, что его нужно встретить, Савраску он в Чите продал, а с ним сто пятьдесят килограмм золота. Звучало это так: «Приезжаю первого тчк. Соврасого продал тчк. Везу сто пятьдесят яблок тчк. Встречайте пассажирским Москва Хабаровск зпт пятый вагон тчк.».

Что можно сказать? Молодец Веймин Сюнь. Всё сделал, как и договаривались. Самый спорный был момент, как он загрузит два мешка по семьдесят пять килограмм в вагон и не вызовет при этом подозрения. Плюсик был только один. Васька был в форме и мог ответить проводнику или проводнице, мол, не ваше дело. Военная тайна. Ну, если поинтересуются, а чего это такое тяжёлое вы, товарищ рядовой, везёте. Видно, получилось. Поезд прибывал прямо в полдень и была ещё проблема по вытаскиванию золота из вагона, но тут тоже продумали. В двух вещмешках, что с собой должен тащить Васька лежало ещё по два вещмешка и получалось, что в Хабаровске рядовой Блюхер сойдёт с поезда с четырьмя мешками по тридцать семь килограмм. Если носить по одному, то можно из себя чемпиона мира по тяжёлой атлетике Леонида Жаботинского и не разыгрывать, надувая щёки и выпячивая глаза. Тридцать семь кило не запредельный вес.