Отдел по расследованию ритуальных убийств - [15]

    - Товарищ, а, товарищ?

    «Крестьянин» обернулся. Перед ним стоял невысокого роста человек в кожаной тужурке, перепоясанной офицерским ремнём. На левом бедре болтался маузер в деревянной кобуре. На голове офицерская фуражка без кокарды, из-под которой выбивались чёрные курчавые волосы. Сзади него стоял красноармеец с винтовкой.

   - Вы чего здесь вынюхиваете? – спросил человек в кожанке сверля «крестьянина» чёрными как маслины глазами.

   - Я не вынюхиваю, а просто иду себе мимо.

   - Летемин, - обратился чернявый к красноармейцу, - а ну-ка проводи его в караульное помещение.

   В грудь прохожего уставился трёхгранный штык.

   - Давай, пошёл!

   Караульная располагалась в доме напротив.

   - Принимай контрика! – весело объявил Летемин, вводя арестованного в прихожую.

   Красногвардейцы, свободные от службы окружили их. «Крестьянин» поморщился от запахов немытых тел и дешёвой водки.

   - Гляди-ка, в крестьянской одёже, а усищи-то нафабрены!

   - А рожа-то, рожа, глянь холёная какая!

   - Николашку Кровавого спасти решил?

   Схваченный офицер молчал, но и не отводил твёрдого взгляда от уставившихся на него пьяных глаз.

  - Ну, чего уставился? – обратился к нему совсем молодой красногвардеец.

 - Не смейте мне тыкать!

   Вокруг засмеялись.

 - Я вот, сейчас в морду твою офицерскую ткну, - парень показал внушительный кулак, - узнаешь почём фунт лиха!

 - Я, юноша, этого лиха насмотрелся, на вас всех  хватит. Я – боевой офицер, а вот  вы  от фронта здесь прятались. Трусы!

 - Боевой офицер? Белая кость? Щас посмотрим!

   Юнец неумело размахнулся, целя в левую скулу. Но кулак его пропорол воздух, а покрытый рыжим пухом подбородок наткнулся на офицерский. Охранник сел на пятую точку, вращая осоловелыми глазами. Летемин ударил офицера прикладом, целя в затылок, но тот в последний момент успел закрыться плечом. Тут накинулись охранники, сбили с ног и принялись пинать коваными сапогами. Больше всех старался пришедший в себя парень.

   - А ну, прекратить! – раздался зычный голос.

   Из внутренней части дома в прихожую вышел русоволосый мужчина в рабочей тужурке, на ходу надевая портупею с кобурой. Разгорячённые красногвардейцы не обратили на вошедшего никакого внимания, продолжая избиение.

 Русоволосый достал из кобуры наган и выстрелил в потолок. Экзекуторы, уставились на него, прекратив, наконец, пинать уже неподвижное тело.

 - Это что тут за анархия? – грозно спросил человек в тужурке.

 - Контрика  поймали, а он дерётся! Ваньке Пермякову скулу своротил!

 - Почему в чрезвычайку сразу не отвели?

 - Дык, это, товарищ Юровский велели сюда тащить.

 - Заприте его в подвал!

 Двое охранников подхватили за руки бесчувственное тело и потащили к ведущей в подвал лестнице. Его швырнули на земляной пол  маленькой камеры. Хлопнула дверь, лязгнул  засов, и в камере воцарилась почти полная темнота, лишь робкая полоска света пробивалась сквозь крошечное окошко.

   Капитан Политковский кряхтя от боли, с трудом поднялся, держась руками за сырую стену. Подняв голову, заглянул в оконце, но увидел лишь пару нечищеных сапог, да сквозь прутья решётки в камеру потянулся дым от махорки.

   - Слышь, Иван, царя ноне перевозят куда-то, - донеслось до него.

    - Знамо дело, беляки на подходе.

    - А ты царёвых дочек видел?

    - Видал один раз через забор, когда они по двору гуляли.

    - Красивые?

    - Знамо дело! Белая кость, голубая кровь!

    - А чего кривишься?

    - Скула болит. У-у, контра недобитая, своими руками шлёпнул бы!

    - А чё, может и шлёпнешь. Просись в расстрельную команду.

   - Как думаешь, Медведев за меня слово замолвит?

    - А чего не замолвить?

   Капитан обессилено опустился на земляной пол. Значит, Семью сегодня увезут!

   - Проклятье! – ударил он кулаком по полу. – Так глупо попасться!

   Правильно, одежду крестьянскую надел, а военную выправку, приобретённую долгими годами службы, куда денешь? Ребёнок, и тот сразу раскусит!

    Сумерки густели, и странная тишина царила вокруг. Часовые куда-то ушли, и даже птиц не было слышно.

   Капитан вспоминал  последний приезд Государя в Ставку. В Петрограде уже начались брожения, но на фронте об этом ещё не знали. По фронтам вовсю ходили анекдоты о германофильстве венценосной супруги, и энтузиазма по поводу готовящегося наступления не было.

   Когда царь появился в штабе, капитан поразился выражению его глаз. В них явно читалась, нет, не безысходность, но какая-то покорность судьбе. И словно он судьбу свою знал. Словно предвидел Ипатьевский дом. Так думал штабс-капитан, сидя на земляном полу мрачного подвала в нескольких десятках метрах от своего Государя. Которому он уже ничем не в силах помочь.

 Ночь, между тем опустилась на город. Звёзды высыпали на небосклоне и ярче всех светила одна. Звезда Люцифера.

   Звёздного уральского неба Политковскому в крохотное окошко видно не было, лишь отсвет уличного фонаря. Офицер сидел окутанный тьмой и ждал смерти. Мысль эта не ужасала его и даже не повергала в уныние. Вся жизнь есть ожидание смерти. Единственная его забота сейчас – умереть достойно.

   Тишину  нарушил шум проезжающего авто, хлопанье дверей и звуки беготни во дворе соседнего дома. А ещё через полчаса за дверью подвальной комнатки послышались шаги. Кто-то не торопясь, спускался по лестнице. Лязгнул отодвигаемый засов, и дверь приоткрылась, пропуская в камеру полосу света. Капитан перекрестился.