Отдам осла в хорошие руки - [30]

Так, теперь все стали в шеренгочку! Стали! Подравнялись! Юрик, на меня, Юрик! Кх-кх! До-ро-ги-и-и-ие Игорек и Леночка! В этот самый счастливый день вашей жизни мы — ведущая вашего свадебного торжества Виолетта, музыкальный ансамбль «Ритм» и оператор Юрий — приложим все наши усилия, знания и талант, чтобы вы запомнили вашу свадьбу навсегда!

Вот так!

Юрик! Берем гостей! Пускай гостей!

Гости! Пошли! Марш!

О! Гос-с-с-п…

Да убоится муж…

Эгей! Мужчины-ы-ы!

Парни! Хлопцы! Пацаны! Спокойно! Бояться жены — совсем не стыдно. Тем более если жена с лопатой. Лопата, она ведь, знаете, универсальное орудие. Ею можно копать, а можно огреть кого надо. Если надо. Бояться жены не стыдно в том случае, если она — Катерина — как у Тачика. Такая шумная, такая здоровенная, что ее даже из космоса видно. И если бы она не была при этом такой юркой и подвижной, можно было бы ее на топографической карте нарисовать для ориентира, чтобы точно знать, где наш город находится. На такой карте есть городская мэрия — ратуша древняя, старый гигантский дуб около нашего дома, еще там пара больших объектов, и Катерина была бы. Но она несогласная — очень уж маневренная она.

Однажды зимой нападал снег и завалил все, и Тачикин гараж. А ему чистить снег неохота совсем, хотя Катерина ему строгим лицом велела:

— Тачик, а ну-ка иди гараж очисти от снега, со всех боков очисти. И с крыши тоже, потому что отсыреет. А я пока искупаюсь в ванной.

И Тачик тревожно бросил взгляд в окно. Тачик, когда ему не по себе и хочется выпить, всегда тревожно всматривается: в окно ли, в даль — во что попало.

Всматривайся не всматривайся, а жена вон близко, плещется в ванной, ластами бьет. А всплески крупные, увесистые, громкие, тревожные, будто «Титаник» купается. Вышел во двор Тачик — холодно, зябко. А главное — ску-у-учно до ужаса. Друг его к нему присоединился, Алик-фаза. Тоже любит… всматриваться. Взяли они лопаты, подергались, похлопотали для вида лопатами туда-сюда, а потом пошушукались и подъехали к соседу Михалычу взаимовыгодно, мол, сядем по-дружески, нальем от души, сколько хочешь, и закусим, а ты сотвори добро — снег убери. Михалыч не сильно робел перед выбором — смотреть повтор свободолюбивого Шустера по телевизору или творить добро. Конечно, он выбрал творить добро — ну отчего же не поработать с пьющими людьми, а кто бы не согласился? Михалыч и Алик-Фаза принялись вяло возить лопатами, а Тачик юркнул в дом за водкой. Тут, как назло, Катерина из ванной в красном халате — внушительная, как машина пожарная:

— Ку-уда уже?! Та-а-ак!!! — Схватила лопату и прямо так в халате, в тапочках, большая и жаркая, вышла во двор, решительно переваливаясь, играя плечами, как штангист. — Ну?! Где, — говорит, — тут сугробы снега? Где тут заносы?! Отэта маленькая купка? — презрительно — Отэта, и всего-то?!

И как взялась — пораскидала сугробы за семь минут, аж пар от нее шел, приговаривая:

— Я те щас дам водки! Я те щас налью! Ща налью тебе водочки!!! Ща дам тебе закусить!

А Тачик опять же про лопату хорошо помнил, что лопата — орудие универсальное, тут снег, а там и по хребту получить недолго… Смылся тихонько, у Фазы отсиделся до первого сериала. Там Катерине уже не до него было.

А так — ничего, понимали они друг друга хорошо, дружили. Вон летом Тачик к годовщине свадьбы подарил жене своей Катерине и дочке тур в Египет — отдохнуть, посмотреть. Правда, Катерина все сомневалась, как Тачик с хозяйством справится, но уж велико слишком было искушение — Египет посмотреть, пирамиды там, верблюды, всякое-разное иноземное, восточное, загадочное… Но строго-настрого наказала, чтоб Тачик не пил, друзей в дом не водил, за хозяйством смотрел.

Ага! Щас!

Без Катерины Тачик обычно сразу веселел, оживлялся, взбадривался, такой весь становился фасонистый: наряжался, деньгами сорил, «БМВ» свою везде гонял, а при девушках, не глядя, дверь ее пяткой небрежно захлопывал, словом, пускался во все тяжкие. Дома почти не ночевал: то рыбалки, то сауны с друзьями, то охота, то раки, то футбол, то еще что придумывают приятное… А когда деньги вдруг заканчивались, они уже не в первый раз продавали Алика-Фазу в рабство. Это так происходило. Ехали в дальнее-дальнее село. Тачик одевался в форму — он таможенник бывший. Что вы удивляетесь? А откуда дом? «Бээмвэшка»? Да, так вот, Фазу обычно продавали в рабство долларов за двести-триста. Они ехали в дальнее-дальнее какое-нибудь село, заезжали к какой-нибудь молодушке одинокой, желательно, чтоб стройка у нее во дворе. Сгружали Алика-Фазу пьяного, мол, вот, задержали то ли иранца беглого, то ли курда на границе, по-нашему не говорит, что с ним делать, не знаем, не хочешь за двести долларов его в рабочие пока себе взять? Поработает у тебя, как проспится, а там поглядим. А то что, они ведь наших в рабство забирают, а мы что же, терпеть будем? Давай, мы тоже ихних в рабство заберем! И женщины легко соглашались, потому что и руки были не лишние, да и сам пьяный «иностранец» был ничего: молод, привлекателен, смугл, кудряв. Потом Фаза просыпался, приходил в себя, мог даже поужинать у хозяйки, обещая взглядами всякое, а потом давал деру до ближайшего леска, где его уже товарищи дожидались.