Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир - [83]

У нас есть примеры, как мне кажется, удачные, вовлечения детей в богослужение, — детей уже не маленьких, с которыми нужно ставить свечечки, давать им просфорочки, чтобы они ждали этого в конце службы, рассказывать им, что изображено на иконах, детей, которые еще не понимают смысла произносимых слов, — а детей, которые уже умеют читать и могут что-то понять в богослужении. Во времена доперестроечные, до того момента, когда наступило тысячелетие Руси, когда Церковь стала свободной, когда мы смогли заниматься с детьми в храме и устраивать на приходском и даже церковном уровне педагогические конференции, были опыты служения дома, скажем, всенощной. Я не говорю, что нам нужно всенощные служить дома, я просто вспоминаю, как всенощная служилась дома. Скажем, раньше, когда я служил за городом, я мог, конечно, поехать вечером, хотя служить должен был утром, но мне ехать туда два часа, семью не хочется оставлять, и я оставался в Москве. Иногда я шел в какой-то храм, а иногда мы служили всенощные дома. На них были мои дети, была матушка, и когда в комнате было человек пять или шесть, то богослужение совершалось как бы на глазах детей, они были ближе к священнику, видели перед собой богослужебные книги, они сами участвовали в чтении, в пении. И через это богослужение делалось для них более понятным.

Я знаю и рассказы других людей, как через такое служение дома каких-то служб, всенощных, иногда даже в отсутствие священника (в пятидесятые годы нельзя было без угрозы лишиться работы постоянно ходить в храм, и еще разные были причины, по которым иногда люди молились дома), богослужение делалось более понятным для детей. Они не просто приходили в храм, вставали где-то за колонной и с ноги на ногу переминались, как у нас многие дети, а стояли на клиросе и в службе участвовали, и к службе приобщались. У нас и в наше время есть такой пример, это наше служение в приютском храме, где службы совершаются с участием детей. Дети сами встают на клирос, смотрят в книги, поют, им это интересно. И служба совершается, немножко применяясь к их немощам, поется, например, то, что должно читаться, чтобы дети в этом легче участвовали. Вообще детям иногда легче, когда они собираются вместе, не читать молитвы и слушать, что читают, а петь всем вместе. Раньше в приходских храмах существовали такие песенные чинопоследования, которые включали в себя не чтение молитв, а пение всем храмом. И детям, когда они поют все вместе, это помогает приобщиться к службе, служба не кажется такой скучной, длинной. Когда они поют слова, они волей-неволей проникаются их смыслом.

Есть и другие формы приобщения детей к богослужению. Создаются детские хоры, мальчики прислуживают в алтаре, девочки в храме ухаживают за подсвечниками, дети убираются в храме после службы и через это тоже участвуют в подготовке храма к богослужению. Мы стараемся это делать, но нужно сказать и об опасности, которая заключается в том, что если ребенка просто ввести в алтарь, особенно если ввести еще второго и третьего, как это делается в некоторых храмах, то дети, предоставленные сами себе — им нужно выйти со свечой, им это очень нравится, — все остальное время не молятся, хотя находятся рядом со святыней; находиться рядом со святыней и не благоговеть перед ней нельзя, от этого человек теряет страх Божий. И дети теряют страх Божий и ведут себя безобразно. Вот это привыкание к святыне, потеря благоговения, — вещь очень опасная. Поэтому мы в нашем храме стараемся особенно мальчиков в алтарь не приглашать, потому что это может потом отозваться чем-то иным. Нужно искать какие-то иные формы. Как это сделать, я не знаю. Может быть, надо создать детский хор, который пел бы отдельные песнопения всенощной, скажем, и стоял в храме с педагогом. Конечно, нельзя это делать искусственно; это должно быть естественно, как естественно было раньше молиться дома (сейчас это, конечно, смешно; как-то не совсем это ясно, неоправданно получается). Или, я помню, я служил в одном храме под Москвой, там у нас был детский хор, они пели Трисвятое на Литургии. До этого они спевались; начиналась Литургия, а они где-то спевались в отдельном помещении, а уже после малого входа, при пении тропарей, они все, — впереди шел регент, — входили в храм, вставали на место, пели Трисвятое и потом уходили заниматься дальше. Конечно же, как-то все это немножко странно.

В нашем приюте, где дети как-то участвуют в богослужениях, служить для них специальную детскую Литургию тоже было бы не совсем правильно. В некоторых храмах идут по этому пути; католики служат какие-то там детские Литургии. Но Литургия не может быть детской, монашеской, сестринской. Литургия всегда одна. Литургия есть великое Таинство, и нельзя к ней применить никакой иной термин, не может она быть иной. Бывает воскресная Литургия, когда собирается вся община, или Пасхальная Литургия, которая совершается раз в год, ночью, и являет собой центр годового богослужебного круга. Но служить какие-то служебные Литургии, заупокойные Литургии, или еще что-то такое, конечно, как-то странно. Это некое принижение; нельзя из Литургии сделать что-то игрушечное, детское, приближенное к пониманию детей, это, наверное, будет неправильно. Но вот, скажем, в нашем приюте есть домовый храм, и можно приходить туда с детьми на службы, — не всем, естественно, если сразу все дети придут, они там не поместятся, — но отдельными группами.