Оtцы и деtи - [58]

– Успокойся, – тихо сказал Кирсанов.

– Не надо меня жалеть! – сверкнула глазами Нета. – Я не для того приехала, чтобы вы меня жалели!

– А для чего?

– Я… Я люблю вас. Наверное. Потому что со мной еще никогда такого не было.

– Это потому что ты не можешь получить то, что хочешь. Не исключено, что впервые. Идем, – он встал.

– Куда? – растерялась Нета.

– В мою комнату. Я думаю, разговор лучше продолжить там.

– Это потрясающе! – сказала Нета, откинувшись на подушку. – Я даже не думала, что меня можно чем-то удивить!

– Ты не проститутка, – усмехнулся Павел Петрович, надевая халат. – Хотя задатки есть.

– Мне уйти к себе? – Она приподнялась на локте.

– Зачем? – пожал он плечами. – О моей морали здесь и так невысокого мнения. Я думаю, все вздохнут с облегчением, когда увидят, как ты выходишь из моей комнаты. Я в душ.

«Ну и чего я добилась? – подумала она, ища в сумочке сигареты. Потом спохватилась: – Он же не курит! Если я хочу курить, надо выйти на веранду и открыть окно».

Нета встала, чтобы одеться. Она бы не сказала, что чувствовала себя счастливой, хотя секс был потрясающим. Но все, что Кирсанов делал, он делал механически, словно машина, в которую заложена определенная программа, и она свою работу сделает идеально, потому что это машина. Павел Петрович мог теперь Нету с таким же успехом прогнать, как и оставить. Она поняла, что ступила на скользкий путь.

Но она уже ничего не могла с собой поделать. Теперь Нета знала, чего именно хочет. Появиться в обществе под руку с Кирсановым, чтобы все женщины поняли: им здесь ловить нечего. Остальное – вопрос времени. Пройдет год, другой, и в силу вступит привычка. Пусть Павел Петрович будет обращать на живущую с ним женщину не больше внимания, чем на утреннюю газету. Лежит она рядом, и ладно. Но если этой газеты вдруг нет, взгляд нетерпеливо шарит по сторонам. И не успокаивается ровно до тех пор, пока не найдет искомое.

«Интересно, а когда я захочу его убить? – подумала вдруг Нета. – За равнодушие, за постоянную опасность быть изгнанной, за ревность, на этот раз собственную. И какого дракона буду растить? У Кирсанова, похоже, нет слабых мест. Зато у меня теперь есть. Я его люблю. Вот дракон, который меня сожрет».

Она стояла у открытого окна и курила. Над озером догорал июльский закат, и зрелище с высокого холма, на котором стоял особняк Кирсановых, открывалось волнующее. Облака цвета крови, когда она бьет из перерезанной артерии, и такая же кровь, только уже запекшаяся, почти черная, под линией горизонта, там, где обескровленное небо стекает в холодные озерные воды. И медленно умирает, остывая и становясь свинцово-неподвижным.

И вдруг Нета услышала, как хлопнула входная дверь. Из дома вышел Павел Петрович, одетый в спортивный костюм, и направился по тропинке через сад, к спуску на пристань.

«А мне ничего не сказал, и с собой не пригласил, на вечернюю прогулку», – горько подумала Нета.

И вдруг поняла: так будет всегда!

XVIII

Прошло больше недели. Начался август, и жара немного спала. Присутствие Неты внесло в жизнь обитателей Кирсановской дачи некое равновесие. Они с Павлом Петровичем часто уезжали в город, возвращались порою за полночь, когда все уже спали. Время проводили в ресторанах или в гостях, Павлу Петровичу везде были рады. Казалось, он избегает оставаться вечерами дома, сидеть в гостиной или на веранде, где мило общаются Феня с Катей и где царит атмосфера влюбленности и доверия.

Нета вставала позже всех, Кирсанов же спал мало, по старой своей привычке, и утренние часы неизменно проводил один. Феня тоже вставала рано, потому что Митя крепко спал ночью, но утром, проголодавшись, громко требовал материнского молока. Впрочем, для Фени, родившейся и выросшей в деревне, такой образ жизни был естественным. С Павлом Петровичем она вела себя так, будто ничего не случилось.

– Нета тебя не напрягает? – спросил как-то он, возвращаясь с утренней пробежки. – Не ревнуешь?

После получасовой гимнастики Кирсанов, как обычно, поплавал в озере, и теперь волосы у него были мокрые, а на плече висела влажная от пота футболка. ПП давно уже пришел в себя после того неудачного заплыва, когда прихватило сердце. Просто стал аккуратнее и теперь прислушивался к своим чувствам. Ежедневные визиты Неты в его спальню показали, что и тут все в полном порядке. Девушка не жалуется. Павел Петрович словно помолодел за эту неделю. Уж мужской харизмы у него точно прибавилось.

Феня невольно отвела глаза. С той памятной сцены у розария она осознала, что Павел Петрович тоже мужчина, а не парадный портрет на стене, опора династии, как говорил о брате Коля. Что такое династия, Феня не вполне понимала, но зато понимала, что главное чувство, которое она должна испытывать к Павлу Петровичу, – это уважение.

В один момент все изменилось. Теперь Феня позволила себе посмотреть на деверя другими глазами. И невольно вспыхнула. Кирсанов, само собой, это заметил. Потому и задал такой вопрос: а не ревнуешь?

– Нисколечко! – мужественно ответила Феня. – Вы с ней ровня. Теперь все так, как и должно быть. Всем хорошо.

– Так ты из-за этого, что ли? – удивленно спросил Кирсанов. – Ты всерьез считаешь, что Анна красавица, а ты дурнушка? Глупости! Поход по бутикам, хороший стилист, несколько уроков этикета, и через каких-нибудь пару месяцев Анну рядом с тобой никто и не заметит. Уж поверь мне. Если бы ты только согласилась переехать в Москву… – вкрадчиво сказал он.