Отцы - [31]

Вот он с трибуны парламента обращается к рабочим всей Германии, своими зажигательными речами увлекает тысячи, сотни тысяч людей. К нему начинают прислушиваться. Его противники, вся эта разношерстная компания: ост-эльбские юнкеры, магнаты капиталистической промышленности, закосневшие в своих кабинетах профессора — все они злобно и в то же время с затаенным страхом возражают ему, зато товарищи устраивают овации; он получает приветствия со всех концов империи, всего земного шара.

Только поднимаясь по крутой лестнице к себе домой, он очнулся — и сразу упал с небес на землю: вспомнил о своей жизни, семье, буднях, ибо семейную его жизнь отнюдь нельзя было назвать счастливой. Конечно, случаются и более несчастные браки. Проклятые деньги были вечным яблоком раздора. С тех пор как Фрида ушла с фабрики и Карл остался единственным кормильцем, денег хронически не хватало. Дома он никогда не сидел, любил пропустить рюмочку-другую, иногда зайти в ресторан, съесть у Хекеля на Репербане горячую булочку или в «Тиволи» — свиную ножку с кислой капустой и гороховым пюре. На это уходило немало денег. А без гроша в кармане он чувствовал себя глубоко несчастным. И всякий раз, когда мальчугану, которому уже исполнилось пять лет, надо было купить новый костюмчик или ботиночки, — а это неизвестно почему то и дело требовалось, — неизменно вспыхивала ссора. И так как концы с концами никогда не удавалось свести, он внушил себе, что жена его плохая хозяйка. У других жены оборотистее, умеют подешевле купить и благополучно вести хозяйство на меньшие средства. Вот он и расплачивается за то, что женился на фабричной работнице, которая и понятия не имеет, как вести хозяйство.

Но сегодня он не хотел портить себе настроение такими мрачными мыслями — наоборот, он решил быть особенно внимательным к жене. Завтра он даст ей денег на ботинки, из-за которых они отчаянно повздорили на прошлой неделе. У Така на Штейнштрассе выставлены очень хорошие и прочные ботинки и стоят всего три марки восемьдесят пять пфеннигов.

Потихоньку, чтобы не разбудить жену, он отпер дверь, чиркнул спичкой, на цыпочках прошел на кухню и зажег настольную лампу. Когда он, крадучись, вошел в спальню, жена заворочалась в постели, заспанная и сердитая.

— Опять ты так поздно!

— Совсем еще не поздно. Мы с отцом долго разговаривали после собрания.

— Гм! — хмыкнула она и повернулась на другой бок. Так она ему и поверила! — Потише, не разбуди ребенка.

— Что ты разворчалась? — откликнулся он добродушно. — Вместо того чтобы радоваться приходу супруга…

Фрида вдруг приподнялась, внимательно посмотрела на него и подозрительно спросила:

— Опять пьян?

— Вздор, — ответил он. И прибавил с досадой: — Будто я уж так беспробудно пью.

Он начал раздеваться. Повесил на спинку стула пиджак, жилет, брюки и, стянув через голову рубашку, постоял совершенно голый в одних носках. Гордо, с удовлетворением разглядывал он свое округлившееся брюшко. Брюшко и усы были, по его мнению, необходимой принадлежностью настоящего мужчины. И он был доволен. В длинной ночной рубашке засеменил он к тумбочке, достал оттуда фиксатуар, провел им по усам, затем с величайшей тщательностью повязал наусники, следя за тем, чтобы концы усов были подняты под прямым углом.

Произведя все эти манипуляции «на сон грядущий», он с лучшими супружескими намерениями улегся рядом с супругой.

— Брр!.. Брр!.. — Фрида, зябко ежась, откатилась на край кровати.

— Вот так прием! — проворчал Карл, хозяйской рукой привлекая к себе Фриду.

Спустя полчаса он спал, громко храпя; Фрида же лежала с открытыми глазами, чутко прислушиваясь. Когда ей показалось, что храп стал равномерным и что муж спит достаточно крепко, она выскользнула из кровати, тихонько подкралась к стулу, на котором висели брюки, достала из кармана кошелек и осторожно нащупала в темноте большую серебряную пятимарковую монету, два талера, несколько монет по марке и по полумарке. Кроме того — мелочь. Один талер она извлекла, а кошелек сунула обратно в брючный карман.

Свой трофей Фрида спрятала в подкладке ночной туфли и, осторожно улегшись в постель, несколько секунд еще зорко следила за спящим супругом, потом повернулась к нему спиной и, довольная, закрыла глаза.

Глава третья

1

Приближалось рождество. Прозрачно светлы были морозные декабрьские дни. Ночами выпадал густой пушистый снег. В городе царило праздничное оживление. В нарядно украшенных витринах ослепительно красочным убором сверкали елки; днем и ночью дребезжали шарманки, оглашая воздух рождественскими песнями. Торопливо шли по улицам нагруженные свертками люди. В мясных лавках висели жирные голштинские рождественские гуси. А на набережной Альстера торговцы рыбой продавали карпов, вылавливая их сачками из плавучих садков.

Праздничное настроение царило и на сигарной фабрике Шапера. В эти дни политические чтения были забыты. В утренние часы, быть может, и прочитывали наспех «Гамбургское эхо», но все остальное время велись разговоры о закупленных подарках, о том, какой карп вкуснее — зеркальный или чешуйчатый, и по какому рецепту его готовить, чтобы подать на стол во всей красе. Всех волновал вопрос, расщедрится ли Шапер и выдаст ли к рождеству наградные.