Отчий сад - [103]

— через полтора месяца у Даши, Натальиной старшей дочери, свадьба, и я не могу не быть. А Юльку тащить с собой трудно, поэтому чуть подожди — не обидишься? note 306

— Хорошо, — легко согласилась Николаева, — но из сада я ее заберу сама? Как я выгляжу, кстати?

— Как всегда, прекрасно!

— Я серьезно, а ты даже не посмотрел на меня внимательно! Я сделала уколы ботокса в лоб. Теперь мне больше тридцати трех не дают…

— Двадцати пяти, — он улыбнулся.

— Тысячу все это удовольствие стоит, сначала очень напрягает, а потом привыкаешь к новой мимике, точнее, почти к полному ее отсутствию.

— Теперь мне понятно, почему все твои красотки такие застывшие: они наколоты ботоксом!

— Издеваешься?

— Шучу.

— А между прочим, некоторые мужчины даже себе такую косметику делают.

— Гладкий лоб, по-моему, не украшение мужчины.

— Но если это политик и должен быть везде растиражирован?

— Все равно.

— Нет, ты не прав, сейчас у нас власть рекламы — это наш царь и бог, а реклама требует рекламных морд. Ты читал Бегбедера?

— Читал.

— И что?

— Меня реклама не раздражает.

— А что тебя, вечного даоса, вообще раздражает? Ты от рекламы не зависишь: живешь сам по себе в своих творческих исканиях. — Она потерла ботоксовый лоб, этим жестом, видимо, замещая желание нахмуриться. — Хотя как сказать, квартиру вот купил в Куркино, а не на востоке столицы или юго-востоке, скажешь, не реклама чистого воздуха в экологически чистом районе на тебя подействовала? Все мы — рабы рекламы. Сейчас можно быть никаким художником или писателем, а с помощью рекламы приобрести, как раньше говорили, всенародную известность. Ты вот смеешься над моими работами, можешь не возражать, я прекрасно понимаю, что талантом ты меня note 307 не считаешь, и мои поиски новых форм тебя только забавляют. Твое презрение к инсталляциям, которые я делала…

— Они были остроумны по подбору компонентов, но, пожалуй, им все-таки недоставало экзистенции.

— Но ты никогда не сможешь доказать, что я делаю что-то хуже тебя! Критерии размыты. Напиши, что художник гений — и все в это поверят!

— Конечно. Потому что толпа скользит по глянцевому пространству-времени, не касаясь настоящего искусства: между глянцем и искусством теперь пустое пространство, не заполненное даже языком. Некий абсолютный духовный вакуум.

— А новая буржуазия считает, что гениальность художника или писателя — это просто раскрученность: если у тебя есть деньги, ты можешь, заплатив, ощутить себя великим творцом! Масса — это бараны, идущие по указанию рекламы туда, куда выгодно ее хозяинупастуху. Вот и Куркино твое рекламируется — на кольцевой дороге яркие щиты: «Эко-флэты в новом районе! », — с иронией в голосе произнесла она. — Эко-флэты, блин. Слоган должен быть обязательно снабжен глупой калькой с английского, чтобы бараны в него поверили. Вот ведь, все понимает, подумал он, имеет взгляд со стороны — и умный взгляд (у Юльки все-таки неплохие гены), но сама находится внутри того мира, который критикует. Почему? И сам же себе ответил: потому что страстно любит быть в центре внимания, а псевдокультура публична, она презентует себя именно как центр мира, не ощущая, что остров, на котором идет круглосуточный гламурный праздник, — это подводный вулкан! Но Катерина успеет взять все, что захочет! И пусть. В конце концов, она такая. И это тоже хорошо. Просто разнообразие форм, за которое она сама принимает свои статичные композиции. Но и они имеют право на существование: статичность только оттеняет, по крайней мере для меня, вечное движение жизни.

note 308

— Не горячись, Катя, — сказал он, — пусть существует и этот опыт. Даже интересно наблюдать за нарциссической игрой мыльных пузырей.

— Только игра эта с многочисленными жертвами!

— А квартиру здесь купил я из-за сентиментального воспоминания: когда мне было десять лет, меня отправили пожить у родной прабабушки на даче, а дача у нее была в этой стороне — на речке Сходне, — и я провел у нее счастливое лето.

— Ты бы мог получить ее дачу и квартиру.

— Во-первых, здесь и без меня куча родни, а вовторых…

— …А во-вторых, ты не способен ничего делать ради выгоды. — Николаева встала, походила по его мастерской, остановилась у последней, еще не законченной работы.

— Даже с нужной родней отношения поддерживать не умеешь. И это плохо. — Она отошла от его мольберта.

— А ведь у Юльки, наверное, куча троюродных братьев и сестер?

— Я ценю родство не по крови, а по духу.

— А кто тебе родной-то по духу?! — вдруг как-то подеревенски взвизгнула Николаева. — Эта вот девица с томным взором?!

— Да забудь ты про нее, Катя, — Дмитрий поторопился мягко остановить ее, опасаясь, что вслед за внезапным визгливым вскриком Николаева впадет в бурную истерику: она любила использовать этот невыносимый для него бабий прием для получения какой-нибудь выгоды — к примеру обещания, что он больше никогда не станет встречаться с той или иной натурщицей (она называла тех, кто позирует художникам, моделями).

— Светлана — просто моя соседка. Я ведь живу один, монахом, а натурщица мне нужна…

— К тому же, конечно, бесплатная! — улыбнулась Николаева примирительно. — Сейчас таких дур днем с огнем не сыщешь!