Отчаянный корпус - [3]

Новоиспеченный поручик быстро занял свой первый офицерский пост, и с этого времени прием пошел заведенным порядком. На очереди оказался граф Безбородко, который, по уверению Храповицкого, находился в большом возбуждении. Екатерина не удивилась. «Это у графа обычное состояние, — заметила она, — оно знакомо многим нашим девицам. Кстати, как зовут его новую пассию?» Храповицкий замялся и пробормотал, что ее имя не объявлялось и держится в сугубом секрете. Императрица подозрительно посмотрела на него — кажется, эти греховодники что-то задумали, но допытываться не стала и решила обратиться к первоисточнику.

Граф стремительно ворвался в кабинет и, едва сдерживаясь от ликования, припал к руке императрицы.

— Она согласна, согласна, ваше величество!

Голос Екатерины прозвучал невозмутимо:

— Я в том нисколько не сомневалась, удивляюсь, что вам пришлось ее еще уламывать.

— Как же-с, три дня и три ночи, но куда деться, если она оказалась почти раздетой?

С возрастом Екатерина сделалась более строгой в нравах и допускала фривольности только во время своих куртуазных собраний. Поэтому нахмурилась и произнесла:

— Ну, уж здесь эти подробности ни к чему. — Любопытство все же взяло верх: — И сколько же взяли приданого?

Безбородко приосанился и гордо произнес:

— Десять миллионов золотом!

— Боже, я и не знала, что у нас есть такие богатеи! Уж не родственница ли она самому Харун-аль-Рашиду?

— Родство несомненно наличествует.

— Она, что ж, не нашенской веры?

— Магометанской.

— Как же вы теперь жить будете?

— В мире и согласии, так и прописали. По сему случаю я завтра устраиваю маскерад и прошу вас почтить его своим присутствием.

Граф весь сиял, какая-то внутренняя радость переполняла его, и Екатерина решила состорожничать:

— Не знаю, как и быть… — Однако женское любопытство снова взяло верх, и она проговорила: — Надобно взглянуть на невесту… Как ее, кстати, зовут?

— Турция, ваше величество.

— Что за странное имя! — удивилась императрица.

— Прикажете изменить?

— Господи! Что вы несете, граф?

Так и есть, старый проказник опять что-то задумал. Граф, несмотря на возраст и солидное положение, нет-нет да преподносил сюрпризы, так что с ним всегда нужно было держать ухо востро. А он, как ни в чем не бывало, продолжил все в том же радостном тоне:

— После побед вашего величества она на все согласна, так прямо в трактат и впишем…

Екатерина с недоумением посмотрела на Безбородко, потом перевела взгляд на Храповицкого, и тот пояснил:

— Граф подразумевает трактат о мире с Турцией, который он имеет честь преподнести вашему величеству.

— Однако, господа… Давайте, граф, свои бумаги. Так вот какова истинная причина вашего ликования.

— Точно так-с, ваше величество, — сказал он, подавая бумаги, — три дня, говорю, уламывали. Турок понять можно: раздели, как говорится, и по миру пустили. Пусть знают, как супротив нас воевать.

— И что же? — сказала Екатерина, просмотрев бумаги. — Помыслили бы, как жить с нищим и озлобленным соседом, токмо о реванше помышляющем.

— Эко дело, полезут — сызнова поколотим. Только при таких издержках им денег на скорую войну никак не собрать.

Екатерина наставительно сказала:

— Вы далее загляните. Чем великую силу в Крыму содержать, лучше нам с южным соседом в добросердечии состоять — выгоднее.

Граф, однако, твердо стоял на своем.

— Турки и так на Крым более не посягают. Только просят вписать в трактат, чтобы мы помимо их никому его не передавали, нам, говорят, этого Аллах не простит.

— Коли просят, впишите. В России таких дураков не найдется, чтобы земли раздаривать, по крайней мере, за сто лет вперед ручаюсь. А с трактатом — вот! — Она надорвала бумагу и придвинула к Безбородко. — Скажите, что российская государыня в их деньгах не нуждается.

— Ай, и отчаянна ты, матушка! — с досадой воскликнул тот. — Я ведь те деньги Австрии пообещал, уж больно молили о вспомоществовании. Нашего тамошнего посла Чернышева своими просьбами прямо-таки в гроб вогнали.

— Они же еще с прежним долгом не расплатились.

— Точно, не расплатились. Да и куда им, коли все время танцуют и на армию деньги жалеют, вот и ходят с протянутой рукой.

— Ничего, пусть перебьют себя, — заметила государыня, а верный своим обязанностям Храповицкий ненавязчиво поправил:

— Перебьются…

— Именно, — подтвердила Екатерина. — Они без армии, а мы без их менуэтов обойдемся. И запомните: нельзя, чтобы один сосед торжествовал через унижение другого. Так Чернышеву и передайте. Кстати, как его здоровье?

— До сей поры после удара не отойдет.

— А ведь мы совсем недавно отправили его в Вену. Нет, нельзя более допускать, чтобы немощные люди назначались на видные должности — подумают, что в России гнилой народ. У нас совсем недавно уже был подобный случай.

Она посмотрела на Храповицкого, и тот подтвердил:

— Точно так-с. Ваше величество тогда же отдали распоряжение проверять здоровье кандидатов на государственные должности.

— Так что же?

— По сему случаю в мастерской Кулибина особый аппаратус сработали и готовы вашему величеству показать.

— Столь необычное усердие невозможно оставить без внимания, позовите мастера, — приказала Екатерина и уже собиралась отпустить графа, как вдруг, что-то вспомнив, задержала его: — Постойте, я остаюсь в недоумении: Адам Васильевич сказал, что вы вчера устраивали княжий стол, не соблаговолите ли открыть мне имя вашей избранницы? Ежели, конечно, не секрет.