Отцеубийцы - [122]

Их пальцы тесно переплелись, как тогда, когда они спали, прижавшись друг к другу в замке, полном чучел. Шарка молчала, но Морра готова была поклясться, что поймала слабую улыбку. Она прижалась к ней всем телом, и Шарка не оттолкнула ее.

– Я знаю этот город как свои пять пальцев, – прошептала Морра ей на ухо. – Я спрячу тебя, а потом мы убежим в Тавор. Ты согласна?

– Да.

Сколько раз она уже так соглашалась на предложения Морры? Вот только в этом «да» никакой радости или надежды не было. Так говорят умирающим в ответ на их просьбы, зная, что ответ уже не имеет никакого смысла. Морра отстранилась и заглянула Шарке в глаза, завораживая, как змея мышку:

– На этот раз мы точно сбежим!

– Сбежим, – глухо повторила Шарка. – Найдем Дэйна, и я отдам тебе Дар. Я не знаю, как это вышло, но кажется, он будет со мной до самой смерти. Но я могу разделять его с тобой, как Бликса со Свортеком…

– К черту Дар! Мы должны были сделать так с самого начала.

Она осмотрелась. На дальних улицах громыхало и звучали голоса. Пора было бежать отсюда. Ваэл рявкал на оставшихся четверых солдат: после всего произошедшего гвардейцы норовили разбежаться прочь. Интересно, как далеко Сиротки успели зайти в Нижний город? Костница Святого Бракаша располагалась совсем недалеко от площади Гарла Простака, а та выходила к мосту, соединявшему Нижний и Верхний Хасгут. В Нижнем городе она найдет курильню Теризы, и там они переждут…

Надежда высушила слезы:

– Пойдем.

Ваэл и гвардейцы, видя, как Шарка и Морра выскальзывают из-за могил, схватились за мечи, но возникшие под ногами демоны заставили их замереть. «Не надо», – одними глазами сказала им Шарка. Солдаты послушно отпрянули и разбежались. Всегда бы так…

Но едва Шарка и Морра вышли за ворота костницы, как улица, ведущая к ней, сотряслась от грохота копыт. За зданиями Морра не видела, что все это время к костнице подбирался отряд. Теперь рыцари и солдаты неслись на всех парах, сбившись вокруг огромного золотого коня. Морра оттащила Шарку обратно за ворота, и они сжались за надгробием.

Вблизи было видно, что это не конь. Золотой грифон хромал, левое крыло волочилось по земле, на золотой шерсти тут и там расползались алые пятна, и он жалобно стонал под весом латного всадника. Редрих раскачивался в седле, как пьяный, и рыцари то и дело оглядывались на своего короля. У ворот они остановились, спешились и помогли всаднику слезть с крутой спины. Без своей ноши грифон бессильно опустился на землю, высунув язык из клюва, как пес после долгой погони, и отполз, переломанный, притихший и бесполезный.

Редрих ступил на землю, изрыгая проклятья, как последний Сиротка. Левую руку он прижимал к груди, поддерживая правой. Когда король оказался ближе, Морра с изумлением поняла: его рука, обмотанная побагровевшим от крови плащом, обрублена почти до локтя. Но он держался не как тяжело раненный человек, и она вспомнила: он теперь тоже кьенгар. Исцеление – черт возьми, ее Дар по праву рождения! – не дало ему истечь кровью точно так же, как раньше вытащило из могилы Хроуста.

– Надеюсь, теперь ты доволен, – услышала Морра бормотание короля, когда он оказался ближе. Надгробие было невысоким, и, обернись Редрих, он увидел бы их макушки. Но король шел, низко опустив голову, а его рыцари и гвардейцы выстроились полукругом у ворот. – Ну, что ты молчишь? Я слышал тебя! «Я клянусь тебе, Редрих из рода герцогов Хасгута, как кьенгар…» Помнишь тот день?

Морре удалось рассмотреть грифона: его крыло было сломано, в нем недоставало половины перьев. Вот почему Редрих пришел сюда, в костницу! Такеш улетел, Гарл ранен и не смог даже взлететь, а что с третьим грифоном, она не знала. Но ясно было как день: костница осталась для короля единственным шансом на спасение, и ничто – ни хрипы зверя, ни шум битвы в отдалении, ни встревоженные голоса – его больше не волновало.

У самой лестницы Редрих остановился, прервав свое безумное бормотание, и поднял голову. Правая рука отпустила левую, и король задумчиво почесал бороду, глядя на разбитые двери, осколки камней и разрушенные статуи. Затем он наклонился и поднял что-то с земли.

– Свортек! – произнес он громко, не тем голосом, каким говорил сам с собой. – Покажись, друг мой! Я знаю, что ты здесь.

Рыцари и гвардейцы встрепенулись и бросились к королю, но тот с досадой замахал на них рукой, в которой сжимал маховое перо Такеша.

– Вряд ли ты улетел на грифоне, которого мы видели, подъезжая сюда. На нем были другие всадники. Я чувствую тебя. Ты здесь…

– Ваше величество, – подал голос кто-то из рыцарей, – пойдемте скорее!

Он хотел было схватить короля за левую руку – так велико было его отчаяние при виде того, как тот медлит, – но наткнулся на пустоту под локтем. Редрих рассеянно усмехнулся, бродя вдоль могил. Солнце клонилось к закату, тени уже потемнели, а Шарка прибавляла им густоты, укутывая себя и Морру во мрак. Морра вжималась в камень, словно пытаясь срастись с ним, и больше не видела Редриха, хотя слышала его шаги сквозь прочий шум. Все ближе, ближе…

– Ладно, – сказал наконец король, и шаги начали отдаляться. – Пойдемте. Мне показалось.