Отбросы - [3]

А потом я рос и это было закономерно, вырос, случайно поступил в какой-то наугад выбранный институт, потому что провалился в тот, в который хотел…

Механический голос, возникающий в моей голове, останавливает мое красноречие как всегда неожиданно:

— Нужна справка. Куда провалился?

— Провалился — значит не сдал экзамены при вступлении и не был принят.

— Ты не сдал экзамен?

— Сдал, вообще-то, но не хватило баллов….

Я чувствую, что объяснение сейчас зайдет в тупик и быстро сдаюсь.

— Ладно, Керн, считай, что не сдал.

— Этот термин внести в словарь?

— Да, внеси в третий разряд значимости.

Керн — это мой раб, слуга, мой друг, моя подушка для слез, моя мать для диких интимных откровений, мой судья и палач.

Керн — это громадный компьютер, с которым мы все связаны неразрывно, так уж странно крутанула жизнь мою судьбу, которую я в который раз уже пытаюсь описать хотя бы в виде дневника и каждый раз, подойдя мысленно к первой фразе вдруг понимаю, что произнести ее вслух даже самому себе боюсь.

То, что мы связаны с ним — не аллегория, нас физически соединяет нить радиоканала, но это не главное, главное то, что мы опутаны сетью взаимных потребностей, инструкций, правил и условий, невыполнение которых может принести немало смертей.

— Керн, на чем я остановился?

Это ему раз плюнуть. Все разговоры записываются и хранятся столько, сколько нужно. Я слушаю свой собственный голос и с трудом пытаюсь вспомнить, куда же я хотел повести нить своего рассказа? Не помню. Ладно…

— Керн, пиши. В который хотел поступить. И не перебивай меня больше, ставь флажки, потом спросишь то, что не поймешь. И дай блокнот.

— Хорошо, Кэп.

В его ровном голосе не бывает ни обиды, ни раздражения, я понимаю, что он — машина, но иногда становится стыдно за свою несдержанность, которая, впрочем, ему абсолютно безразлична. Передо мной в воздухе возникает светящийся прямоугольник, на котором мои слова уже написаны обычными буквами.

— Пиши.

Поступил в первый попавшийся институт, выбранный наугад. Случайно встретил девчонку, такую, что за пять лет учёбы не смог от неё оторваться и закономерно женился на последнем курсе. Случайно распределился на работу в другой город и в первые же годы случайно получил там квартиру, хотя в стране были трудные времена и даже общаги не хватало на всех.

Моя память, откинутая на полвека назад судорожно роется в своих скудных записях в полной темноте моря забвения… Как же всё это давно было!…Странно, как легко мой мозг вычеркнул из своего хранилища столько важного!

Случайно, потому что именно тогда для института достраивали новый дом и дальше сыграла роль целая цепь невероятных совпадений: в новом доме половина квартир оказалась однокомнатными, а я — молодой специалист, но без жилья, женат, но без детей, как раз, то, что нужно, чтобы можно было прописать на маленькую жилплощадь, да плюс немного спортсмен и немного музыкант и уже успел съездить на картошку и выступить в юбилейном концерте института и тем самым приобрести друзей в профсоюзе. А не будь этого везения, мог бы двадцать лет ждать квартиры, тогда это было в порядке вещей.

Ведь поначалу мы как только ни мытарились. В распределении чётко было написано: "С предоставлением жилплощади…", но не было в институте не только квартир или комнат, но даже и общежития и нам пришлось снять квартиру.

Квартиру…!! Мы с юной женой облазили весь город и все его окрестности, но не было ничего, потому что город был центром науки и в него слеталась молодёжь со всей страны. Ходили под дождём по деревням, цитируя "Кошкин Дом":

— …Вот шагает по дороге кот Василий хромоногий….

А у меня и правда, от этой ходьбы разболелась одна нога.

А жили всё это время в гостиницах. То в своей, городской, то в Доме Колхозника в соседнем райцентре, со жгучим названием "Малоярославец", это когда со всей страны налетали научные делегации и нас изгоняли на время, как лишних и посторонних.

Наконец, нашли в соседней деревне тётку, которая сдала нам летнюю баню, привезли по её же совету машину дров, оказавшихся сырыми, короче, вся моя городская непрактичность выпирала из моих поступков как вата из старого матраса.

Приходилось выкручиваться. Вызывая смех у местных аборигенов, я таскал палки с пилорамы, в деревне ведь всё недалеко, мы заклеили обоями потолок, постоянно что-то таскали в руках и на плечах, как-то раз я приволок мешок картошки, а идти нужно было от станции электрички, по хлипкому мосточку через ручей, а дальше через осклизлое от осенних дождей глиняное поле, перепаханное после уборки капусты.

И я таки шмякнулся в жидкую грязь с этим мешком, проклиная всё на свете! Да и мешок-то был не простой, нам его выделили в институте, как молодым специалистам!

Но ведь жили! Утром в ведре с водой плавал слой льда, а это ещё была не зима! Ночью на сырую и волглую постель с потолка мерзко шлёпались жирные мокрицы, а матрасом служил громадный мешок, набитый соломой….

Потом, уже зимой, опять повезло и нас в городе пустила к себе бабушка, у которой мы прожили больше года и стали совсем как родные. Но это отдельная история…

И вдруг в институте сдали дом!

У нас появилась своя!!! квартира.