Отбор для Слепого - [59]

И я задохнулась, и сердце, кажется, пропустило удар, когда он неожиданно склонился к моим коленям и поцеловал здоровую руку! Я просто обязана была отблагодарить его — того, что за последнюю неделю сделал для меня Давид, уже много лет не делал никто. Но что такая, как я, могла дать такому как он? Единственная моя ценность — мой Мустанг, и то отобрана кланом.

Только благодарность и ничего больше вкладывалась мною в прикосновения. Сначала. Так было задумано. Но он был такой… потрясающий, такой красивый, а кожа его была такой горячей, немного колючей в некоторых местах, а губы его, чуть приоткрытые, влажные… палец так и стремился к ним, в их направлении.

Я забыла о какой-то там благодарности, обо всем… забыла. Даже о ТОМ, что клялась себе помнить всю свою жизнь. Забыла. Когда он поцеловал…

И сама отвечала, больше всего желая попробовать его на вкус, а потом, когда сделала это, когда язык бесстыже скользнул в рот Давида, уже просто не могла оторваться — таким он был замечательным, словно… давно забытая на вкус мятная конфета.

Что там обычно делают, когда целуются? Глаза закрывают? Глупые, глупые люди! И я сама раньше была глупой-глупой! Но не сейчас… Я с восторгом рассматриваю с о-очень близкого расстояния его сдвинутые к переносице брови — словно хмурится, словно недоволен… Я с удовольствием вижу черные ресницы, подрагивающие на скулах… Я хочу одновременно и целовать и трогать! И пусть мне будет стыдно и горько потом! Потом, но сейчас пусть мне будет хорошо! И пальцы — в волосы, так, чтобы коснуться кожи его головы, так, чтобы… да-а-а, услышать его судорожный вдох, чтобы дать понять, что вот именно в эту, конкретную минуту я могу позволить ему очень многое… просто из-за того, что я почему-то нужна этому мужчине!

И он отлично понимает мой намек — и вот уже рука, осторожно, но уверенно, ползет под моей одеждой вверх. И я точно знаю, куда она направляется, и жду, жду этого прикосновения, забыв, как отвечать на поцелуй…

И, конечно, слышу, как открывается дверь в комнату, даже, кажется, еще раньше я слышала шаги по коридору. Но не понимаю, что нужно остановиться, что нужно прекратить всё это! Наоборот, мне кажется, что тот, кто вошел, вот сейчас увидит, что происходит здесь и развернется, и уйдет, и оставит в покое… И растерянные, ошарашенные глаза Давида напротив моих. И мне почему-то хочется успокаивающе погладить его по голове.

— Хм, ребята, извините, конечно, но пора ехать, — судя по голосу, Пророк, несмотря на свою слепоту, каким-то образом понимает, чем мы здесь занимаемся. — Иначе Серафим наш сейчас передумает и решит Регину не отдавать — мне кажется, он ждет кого-то важного, кто положил глаз на нашу девушку. Пошлите уже!

Я чувствую себя маленькой и любимой, я чувствую себя, как в детстве, когда отец за руку вел меня по птичьему двору, а злые гуси рассерженно кричали и били крыльями в своих загонах, но, опасаясь палки в руках хозяина, не рисковали даже приближаться к сетке, чтобы попытаться нас укусить. Тогда мне было страшновато, но в то же время я отлично понимала, что с отцом я в полной безопасности, что он никогда не позволит случиться чему-то плохому.

Вот так и сейчас — Давид ведет меня за руку по исхоженным вдоль и поперек за много лет коридорам, он сам — чуть впереди, так, чтобы прикрывать меня, чтобы, если вдруг случись что-то, легко засунуть меня себе за спину. А я, еще не опомнившаяся, еще не отошедшая от его поцелуев, не вижу ничего вокруг, только его широкие плечи, только прядки чёрных волос, цепляющиеся за воротничок его куртки…

А возле крыльца стоит мой Мустанг! И я совершенно не расстраиваюсь, что Давид указывает мне на пассажирское сиденье — неважно, это не главное! Главное, что они как-то смогли убедить, договориться, может быть, даже припугнуть, но забрали его!

Я так устала, что засыпаю почти сразу же, как только сажусь в машину. Засыпаю, глядя, как уверенно и крепко мужские пальцы сжимают руль…

45. Пророк.

На перекрестке, там, откуда дорога налево ведёт в Новгород, а направо — обратно к заводу, Давид, ехавший впереди, почему-то остановился. Ночью, конечно, лучше из машины не выходить. Хотя в последние годы, с того момента, как наша группировка фактически захватила власть в городе, как все остальные признали нас главными, поклялись в верности, стало намного безопаснее, но все же…

Только Давид все равно выходит, и я понимаю, почему он сейчас такой бесстрашный — я отлично «вижу», как он — впервые на моей памяти вот такой — яркий, с аурой, сотканной исключительно из тёплых, но бурлящих, искрящихся цветов — идет к нашей машине. И такой он близок мне и понятен. И я знаю, с ним происходит что-то подобное, что-то похожее на мое собственное нынешнее состояние.

— Пророк, поехали в Новгород! Я думаю, там тоже есть доктор — осмотрит Гайку.

— Ты уверен?

— Она спит. А к обеду мы точно будем на месте. Только вы поезжайте вперед, а я следом.

— Хорошо. Давай Тимур!

— И ребята, — говорит Давид, прежде чем захлопнуть дверцу. — Не спать. Смотрите в оба!

Да уж, наверное, Антон будет в ярости, когда узнает, что я уехал, взяв минимум охраны. Только-только спасли из одной заварушки, как «великий стратег» отправился искать новые приключения.