От заката до рассвета - [24]

Одна койка оставалась свободной.

Я навещала их каждый день. Госпиталь размещался недалеко от санатория, куда присылали на короткий отдых летчиков из боевых полков. Здесь, в южном курортном городе, было много солнца и тишины.

Девушки подолгу не отпускали меня, в десятый раз слушая о том, что делается в полку, как течет жизнь за стенами госпиталя, или, как они выражались, «на воле». Когда я входила к ним в комнату, они встречали меня радостными восклицаниями, а Хиваз вместо приветствия говорила, улыбаясь:

— Натусь, расскажи, как цветет миндаль…

И я протягивала ей веточку нежных бледно-розовых цветов. Я специально делала большой крюк по дороге, чтобы сорвать ее.

Хиваз любила расспрашивать о том, высокие ли тут горы, и какие деревья цветут в парке, и можно ли перейти вброд речку… Слушала она с широко раскрытыми глазами, и я была уверена, что она живо представляет себе сиреневые горы, за которыми прячется солнце, и мысленно скачет по камням через узкую бурлящую речку.

Она забрасывала меня вопросами, и я без конца рассказывала обо всем, что знала и видела. Не решалась только сказать о гибели Дуси… Они еще не знали об этом.

Слушая меня, Хиваз вдруг отворачивалась к стенке и потом, быстро повернув голову, смотрела на меня требовательным взглядом.

— Как ты думаешь, буду я летать?

Она не спрашивала, будет ли она ходить. Вероятно, летать и ходить означало для нее одно и то же.

Гибкая и тоненькая Хиваз, всегда такая легкая и стремительная, уже два месяца лежала неподвижно, закованная в гипсовый панцирь от плеч до кончиков пальцев на ногах. Только руки оставались свободными. Ноги были переломаны в нескольких местах — выше и ниже колен. Кости срастались неправильно, их ломали и снова составляли…

Грустно было смотреть на нее. Раньше она никогда не могла усидеть на месте, как ветер носилась по аэродрому, по общежитию, по станице. Всегда спешила что-то узнать, о чем-то рассказать, кого-то разыскать. Появляясь внезапно то здесь, то там с яркой лентой или цветком в волосах, она приносила с собой шум, веселье, суматоху.

Теперь, когда Хиваз спрашивала, будет ли она летать, я отвечала ей, что это зависит только от нее самой. На губах девушки появлялась недоверчивая улыбка, но мой ответ ей, видимо, нравился. Она вздыхала и просила:

— Еще расскажи…

Как-то раз утром я задержалась в санатории: из полка приехали две летчицы. В госпиталь я пришла без цветов. По дороге все время думала, как сообщить девушкам о скерти Дуси, но так ничего и не придумала.

В палате было тихо. Хиваз спала, Рая писала, облокотившись о подушку. Перед ней на тумбочке лежал исписанный листок: письмо от Дуси, полученное всего несколько дней назад.

Когда оно пришло, Дусю уже похоронили. Я подсела к Рае, но ничего не сказала.

Хиваз открыла глаза и, увидев меня, невесело улыбнулась. Я догадалась: снова будут ломать. И с облегчением подумала, что сегодня уж никак нельзя расстраивать ее.

Когда в палату вошла Таня, девушки с любопытством повернули к ней головы. От нее, «ходячей», всегда ждали новостей. Она знала это и старалась полностью оправдать возлагаемые на нее надежды: не было случая, чтобы она не принесла «лежачим» какого-нибудь известия или просто маленькой новости госпитального масштаба.

Перекинув через плечо черную косу, Таня подняла худую руку и помолчала, выжидая. Она предвкушала удовольствие сообщить что-то новое. Вид у нее был торжествующий, цыганские глаза весело поблескивали.

— Девочки, — сказала она и сделала паузу. — Борода начал ходить!

— Ур-ра! — закричала Хиваз, моментально приходя в восторг. — Таня, Таня, спляши вместо меня! Нет-нет, я сама!

Она тут же с помощью пальцев и кистей рук изобразила какой-то замысловатый танец.

У летчика, по прозванию «Борода», были переломы ног, и он долго лежал в гипсе. Хиваз ни разу не видела его, но всегда передавала приветы через Таню. Они были друзьями по несчастью, и все, что касалось Бороды, Хиваз принимала близко к сердцу.

— Это — первое. — Таня снова подняла руку. — А второе…

— Ну!!

Я напряженно ждала: сейчас она скажет о Дусе…

— Второе: к нам привезли Тасю Фокину. Только не волнуйтесь — могло быть хуже. У нее разворотило челюсть при вынужденной посадке.

— Как же это она так? — спросила Рая.

— Кажется, самолет зацепился за дерево. На взлете отказал мотор.

— А где же она? Где? — волновалась Хиваз. — Ты видела ее?

— Видела. Сейчас ее приведут. И еще могу вам сообщить, что послезавтра меня выписывают! Готовьте письма в полк!

— Счастливая!

Таня сияла, ей не терпелось скорее уехать в полк. Нет, она не успела узнать о Дусе. Конечно, рано или поздно девушкам все равно станет известно. Пусть только не сегодня, когда у Хиваз операция…

Открылась дверь.

— А вот и Тася.

В сопровождении сестры вошла Тася с перебинтованной вдоль и поперек головой, казавшейся неправдоподобно большой.

— Вот вам и четвертая, — сказала сестра и повела ее к свободной койке.

— Привет!

— Здорово!

— Тася, подойди же сюда, я тебя не вижу! — нервничала Хиваз, вертя головой.

Начались расспросы. Почти не двигая ртом, Тася промычала все полковые новости. Только после этого ее оставили в покое. Но и она ничего не сказала о Дусе. Вероятно, была уверена, что девушки знают о ее трагической гибели.