От всего сердца - [123]

— Я не подумал об этом.

— Как ты уже говорил, все несколько запуталось. — Беркли с удовольствием вновь почувствовала, что Грей вновь обнял ее.

— Надо было попросить их уйти, а не засыпать с Реей на диване. Колин и Декер почувствовали себя неловко.

— Я хотела, чтобы мы подольше побыли вместе. — Беркли подавила зевок. — Как странно все обернулось, правда? Ты боялся, что не сумеешь убедить их в том, что они твои братья, но Колин и Декер поняли это еще до того, как ты заговорил с ними.

— Это оттого, что ты с присущей тебе дальновидностью родила дочь, похожую на меня как две капли воды.

— Что привело их сюда? Твое письмо? Они так долго не давали о себе знать, и я уже начинала опасаться, что они связались с…

— Нет, Декер и Колин приехали именно из-за письма. Андерсон и Гаррет тут ни при чем. — Грей осторожно повернулся на бок. — Они оба погибли.

— Что?

— Я рассказал братьям об Андерсоне и Гаррете, а они мне — о судьбе «Олбани». Неподалеку от Тьерра-дель-Фуэго судно попало в шторм. Весть о крушении достигла Бостона еще до того, как Колин и Декер уехали оттуда. Они и не догадывались, что среди пассажиров был знакомый им человек. Волна высотой в десять метров выбросила корабль на прибрежные скалы. В живых не осталось никого.

— О Господи… — Беркли закрыла глаза, чтобы изгнать воспоминание о том, как «Олбани» покидает Сан-Франциско. Очертания корабля и его отражение в воде расплылись, словно подернутые туманной пеленой. Беркли жалела о погибших людях. Только двое не вызывали у нее жалости — тот, кто был ее отчимом и мужем, и молочный брат. Она упрекнула себя за то, что, услышав об их гибели, испытала огромное облегчение.

— Значит, Андерсон уже не мог разносить свою ложь.

— Да. Его измышления умерли вместе с ним.

Беркли вдруг поняла, что Грей не меньше, чем она, опасался дальнейших действий Андерсона.

— Ты думал, он расскажет о нас Декеру и Джоанне?

— Конечно.

— Почему же не говорил мне об этом?

— Ты тоже молчала.

Беркли открыла глаза.

— Я ничуть не жалею о том, что он погиб. Смерть Гаррета тоже не опечалила меня.

— Ничего удивительного. — Грей провел пальцами по ее шелковистым волосам. Его ласка понемногу успокоила Беркли. — У меня то же самое. Андерсон намеревался разлучить нас, Гаррет тоже, хотя и по-своему. Они оба желали нам зла. И я не могу сожалеть о том, что им не удалось осуществить свои планы.

— Какая мрачная ирония судьбы? Андерсону было мало того, что он причинил нам такое горе своим рассказом перед отправлением корабля. Он заплатил «гусям», чтобы те разорили нас. Пожар…

— Разорили? — перебил Грей. — Андерсон надеялся, что мы погибнем в огне.

— Но получилось так, что ты вновь обрел свою прежнюю жизнь… и я тоже.

В те короткие мгновения, когда Грей висел над Портсмут-сквер, цепляясь за тлеющие локоны Реи, к нему вернулась память. Еще до того, как он упал на землю и погрузился во тьму, он понял, что почти весь рассказ Ан-дерсона — тщательно продуманная ложь.

— Андерсон умер в блаженной уверенности, что добился всего, чего хотел.

— Жаль, что мы не сможем рассеять его заблуждение. Какое тяжелое разочарование испытал бы он тогда!

Грей негромко рассмеялся:

— Я и не подозревал, что ты такая мстительная. Надо иметь это в виду.

— Да уж. — Беркли нахмурилась. — А что ты рассказал о нем братьям?

— Только то, что им следовало знать. Я умолчал о разговоре перед отплытием «Олбани». Вместо этого сообщил, что ко мне вернулась память, и я уже давно понял, что Джеймс и Эвелин Денисоны — мои приемные родители.

Эти слова уже не ранили Грея так больно, как в ту минуту, когда он впервые услышал их одиннадцать лет назад. Тогда ему было двадцать, и известие это поразило его словно ударом грома. Казалось, все вокруг стали чужими — мать, отец, брат, даже он сам и любимая бабушка.

Вероятно, будь Грей старше или моложе, он воспринял бы это иначе. Но тогда Грей был не готов к такому повороту.

Со временем он поведал обо всем Беркли. Долгие дни и ночи, проведенные в постели, помогли ему разобраться в прошлом. Сломанная нога долго висела на растяжках с грузами. Два месяца назад с его руки сняли гипс, ребра постепенно срастались, и теперь, дыша, Грей не чувствовал боли. Потом начались ежедневные упражнения и массаж, порой приносившие мучительные страдания. Грей признавался, что его никак нельзя назвать благодарным и терпеливым пациентом.

Беркли стала его глазами, ушами и ногами. Она отстаивала его интересы, управляла отелем, но Грею казалось, что она почти не отходит от его постели. Потом Беркли родила дочь — здесь же, в соседней гардеробной, — и сразу после родов потребовала, чтобы ее перенесли в супружескую спаль-ню. Только тогда Грей впервые порадовался тому, что прикован к постели. Иначе врач ни за что не позволил бы ему делить кровать с женой. Она укладывала краснолицего и сморщенного, но такого прекрасного младенца ему на грудь, и Грей качал дочь на загипсованной руке.

По ночам Беркли слушала рассказы мужа о его юности в «Бью-Риваж», о том, как он узнал о своем происхождении.

Долгое время Грей не подозревал, что он чужой в поместье, хотя ему всегда было там неуютно. Порой его преследовало ощущение, что младший брат пользуется особым расположением родственников, но он относил это на счет своей ревности и пытался отделаться от этих мыслей. Гаррет получал больше, потому что требовал большего и в отличие от Грея никогда не задавался вопросом, есть ли у него на то право. Гаррет был ласковым, привязчивым ребенком, и все сошлись на том, что мальчики при внешнем сходстве разительно отличаются характерами.