От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - [212]
К середине 1930-х годов советская политика коренизации привела к складыванию национальной политической и интеллектуальной элиты, впечатляющему подъему народного хозяйства, культуры, науки, образования. Народы Средней Азии, Казахстана и некоторых других районов, находившиеся до революции на стадии феодального и патриархально-родового строя, пришли к социализму, минуя стадию капитализма. Коренное население в основном положительно восприняло блага индустриальной и урбанизированной культуры. Хотя в отдельных случаях, например в среднеазиатских мусульманских республиках, этот процесс отчасти привел к утрате собственных этнических и культурных ценностей. В то же время активное решение задач по максимальному развитию новых национальных образований и борьба с «великорусским шовинизмом» негативным образом повлияли на права «старшего брата» – русского народа, права представителей которого в национальных республиках в некоторых вопросах стали ущемляться.
Процесс коренизации продолжался примерно до середины 1930-х годов и был свернут с завершением в целом национального строительства в союзных и автономных республиках. И тогда начался обратный процесс – непримиримая борьба с «местным национализмом», «национал-уклонизмом», опасность которого, по мнению Сталина и партийного руководства, состояла в том, что «он культивирует буржуазный национализм, ослабляет единство трудящихся народов СССР и играет на руку интервенционистам»[1548], как было заявлено на XVI съезде ВКП(б) летом 1930 года. В дальнейшем Сталин подтвердил необходимость борьбы с национал-уклонизмом в республиках, подчеркнув, что «уклон к национализму отражает попытки „своей национальной“ буржуазии подорвать советский строй и восстановить капитализм»[1549]. Уже на следующем XVII съезде партии в 1934 году в речи члена Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б) М. Е. Ярославского сообщалось, что со времени предыдущего съезда только в 13 республиканских, краевых и областных организациях было исключено из партии 799 человек национал-уклонистов из числа 2103 привлеченных к партответственности по этой группе[1550].
С этого времени в национальных республиках, краях и областях началось широкое введение русского языка, который стал языком межнационального общения, делопроизводства и т. д., в обязательном порядке был введен в программу национальных школ.
Борьба с национализмом резко усилилась к концу 1930-х годов после призыва партии к активизации борьбы с троцкистами и националистами, на фоне начавшихся в стране массовых репрессий и борьбы с разного рода «врагами народа», «шпионами» и вредителями. Но важно подчеркнуть, что в 1930-е годы в ряде национальных республик (на Украине, Северном Кавказе, в Средней Азии) реально существовали и активно действовали антисоветские националистические организации. Зачастую в своей деятельности они опирались на старую интеллигенцию, недовольную коллективизацией часть крестьянства, особенно зажиточного, иные антисоветские элементы.
Важнейшим социальным результатом развития страны стала полная ликвидация безработицы в СССР, которая в 1920-х годах существенно ухудшала положение трудящихся, причем в конце этого периода она достигла внушительных размеров. Весной 1928 года, когда в народном хозяйстве СССР трудилось около 12 млн рабочих и служащих, на биржах труда было зарегистрировано около 1,6 млн безработных. Весной следующего, 1929 года их число возросло до 1,7 млн человек. Однако с осени 1929 года наметился крутой перелом в положении с безработицей: в конце 1929 года число безработных сократилось до 1,2 млн, весной 1930 года их осталось чуть больше 1 млн, а уже осенью того же года – всего лишь 0,2 млн[1551]. В следующем году безработица в СССР была полностью ликвидирована. Внедрение в народное хозяйство плановой системы – пусть и в упрощенной директивной форме – прочно закрепило это социальное завоевание.
Вместе с преодолением безработицы планомерное расширение занятости в ходе индустриализации создало условия, в которых стало возможным и необходимым быстрое вовлечение в общественно-организованное производство десятков миллионов женщин. В 1928 году на долю женщин приходилось 24 % всех рабочих и служащих, в 1933 году – 30 %, в 1936 году – 34 %, в 1940 году – 39 %[1552]. Роль и место женщины в общественном производстве изменились коренным образом. Если в царской России (по данным переписи 1897 года) 55 % женщин, занятых наемным трудом, работали в качестве домашней прислуги, 25 % – батрачками у помещиков и кулаков, 16 % – в промышленности и строительстве и только 4 % – в просвещении и здравоохранении, то в середине 1930-х годов 39 % работающих женщин были заняты в промышленности, 7 % – в совхозах, МТС и других сельскохозяйственных предприятиях, 20 % – в просвещении и здравоохранении, 15 % – на транспорте, в торговле и общественном питании, 7 % – в государственных и общественных учреждениях, 2 % – в качестве домашних работниц и прочие – 10 %[1553].
Как и многие другие стороны социального прогресса, рост женской занятости в условиях форсированных экономических преобразований далеко не в полной мере подкреплялся расширением соответствующих форм социального обслуживания. Еще медленно шло изменение нравов и перераспределение бытовых нагрузок в семье, сложившихся в то время, когда основная часть внедомашнего труда выполнялась мужчинами. В семье же роль мужчин и женщин менялась очень медленно. Возникла проблема двойной ноши, которая легла на плечи матерей семейств. Создалась обстановка, в которой семейная женщина наравне с мужчиной работала в народном хозяйстве, а после работы выполняла еще и основную часть домашнего труда. Причем состояние сферы обслуживания того периода не позволяло существенно облегчить труд женщины по дому.
