От Великой французской революции до I Мировой войны - [190]

Эта революция — не будем бояться слова, — которую Марсель Пруст, очарованный проказами велосипедисток на пляже, подчеркивает тем настойчивее, что она невозможна для него самого, полностью изменит поведение, стиль и привычки, составляющие частную жизнь.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мишель Перро

Неустойчивое равновесие между публичным и частным очень сильно зависело от господствовавшей политической теории. Руссо мечтал об абсолютной прозрачности: «Если бы я мог выбрать себе место рождения, я бы предпочел государство, где все люди знали бы друг друга и ничто нельзя было бы скрыть от общественного мнения — ни темные порочные дела, ни скромность и добродетель». Токвиль, наоборот, подчеркивал преимущества индивидуализма, называл его «недавним выражением» и писал, что прежде всего он является эквивалентом общительности: «Индивидуализм — это мирное чувство, которое дает возможность каждому гражданину отделиться от массы таких же, как он, и держаться вместе со своей семьей и друзьями в стороне; создав таким образом свое собственное маленькое общество, он с радостью мог бы оставить общество большое». В начале XX века Леон Буржуа находил в «солидаризме» средство примирения прав победившего индивида и его обязанностей — его «долга» — перед обществом, которое существовало до него и органичной частью которого он является. На этой связи основано «социальное право», которое не допускает ни тоталитарных решений общественных вопросов, ни либерального попустительства и в то же время оправдывает нарастающее вмешательство государства.

В XIX веке делались отчаянные попытки стабилизировать границу между частным и публичным, отдать частную жизнь семье, признать суверенитет родительского дома. Но лишь только граница оказывалась зафиксированной, как тут же начинала двигаться и смещаться под действием множества неуловимых факторов.

На заре XX века складывается новая действительность. Бурное развитие рынка, производства, новой техники вызывает рост потребления и обмена. Реклама возбуждает желания. Новые виды транспорта порождают мобильность. Поезд, велосипед, автомобиль стимулируют перемещение людей и предметов. Почтовые открытки и телефонная связь облегчают передачу личной информации. Распространение моды меняет внешний вид людей. Фотография позволяет иметь множество собственных изображений и составить представление о себе. Этот фейерверк признаков иногда скрывает неподвижность фона.

Предрассудков, связанных с пространством и временем, становится меньше, и люди стремятся самостоятельно выбирать свою судьбу: дорога к поставленным целям кажется им открытой. В основе новой эстетики и философии лежат забота человека о себе; ухоженное, тщательно познанное тело со всей его сложной нервной организацией; душа, глубины которой люди начинают постигать; свободные проявления сексуальности у нового поколения; новые взгляды на брак и гетеросексуальность.

Наступление индивидуализма в той или иной степени затрагивает все слои населения, в особенности городского. Рабочий мир, например, в момент, когда укрепляется производственная дисциплина, начинает очень ценить нерабочее время и требует пространства для себя. А утверждение классового сознания не противоречит желанию вырваться из своего класса. Даже крестьяне, столетиями мирившиеся со своей судьбой, под влиянием трудовых мигрантов, этих проводников культуры, постепенно перестают подчиняться старым правилам жизни, любви и смерти.

Однако есть три категории людей, которые решительно сбрасывают оковы прошлого: это молодежь, женщины и интеллектуальный и артистический авангард. «Желать, воплощать желания, жить» — таковы устремления двадцатисемилетнего героя «Становления» Роже Мартена дю Гара, альтер эго писателя. Получив доступ к различным новым профессиям и некоторую свободу, женщины решительнее требуют осуществления права на труд, путешествия, любовь. То поднимающийся, то затухающий феминизм XIX века, который выражал смутные чаяния многих и часто внедрялся в бреши власти, становится на твердую основу; через газеты (например, La Fronde) это движение требует равенства гражданских и политических прав, аргументируя свои требования, с одной стороны, необходимостью признания материнской и общественной роли женщин, с другой — логикой естественного права: если женщины — это индивидуальности, почему с ними ведут себя как с несовершеннолетними? По всей Европе появляется «новая женщина», образ которой прославляют, иногда двусмысленно, мужчины, желающие изменить отношения в паре.

Однако все эти изменения, по правде говоря, скорее декларируются, нежели осуществляются: они повсюду встречают ожесточенное сопротивление, религиозное, моральное и политическое. По мнению Арно Майера, это сопротивление поддерживается сторонниками уходящего Старого порядка и постоянно обновляет свои стратегии и оправдания. Молодежные движения (например, движение скаутов) нацелены на эмансипацию юношества. Яростный антифеминизм, проявление кризиса мужской идентичности, возлагает на женщин ответственность за падение нравов, предшествующее упадку нации. Разнообразные моральные лиги пропагандируют нравственность на улицах, требуют запретить обниматься и целоваться в публичных местах, обрушивают град проклятий на «порочную» литературу, будоражащую воображение картинами победившего Эроса.