От Тильзита до Эрфурта - [170]

Впрочем, посещения враждебного лагеря продолжались недолго. Александр, если не по влечению сердца, то, по крайней мере, по внешности быстро вернулся к Наполеону. Часто оба императора возвращались со спектакля вместе, и вечер заканчивался у императора Александра. Между ними завязывался разговор и затягивался до глубокой ночи, столь располагающей к задушевным беседам. Нужно сказать, что по мере того, как продолжались их сношения, их дружба сказывалась в большой откровенности, и, если они и не высказывали всего, если в глубине души и таили задние мысли и подозрения, то, тем не менее, они отдавались дружеским беседам, от которых воздерживались в первые дни свидания. Оставляя в стороне злободневные вопросы, они с удовольствием рисовали перед собой картину полного согласия и союза, которые наступят в недалеком будущем после нынешнего, хотя и далеко неудовлетворительного соглашения; строили планы, мечтали и даже однажды затронули самый щекотливый вопрос, который уже задолго до этого занимал и беспокоил их ум и о котором все, кроме них самих, говорили при их дворах, – вопрос, который одновременно был и государственным, и семейным вопросом.

V. РАЗГОВОР ПО ПОВОДУ БРАКА

Уже целый год Европа ждала развода Наполеона и его брака с русской великой княжной. Слухи о том и о другом шли со всех сторон. Передаваясь из уст в уста, они преувеличивались и искажались, но, тем не менее, заключали в себе долю истины. С того дня, когда Наполеон объявил свою власть наследственной и возложил на свою главу императорскую корону, он сознавал необходимость обеспечить продуктивным браком будущее своей династии и иногда останавливался на мысли о разводе; но раздираемый противоречивыми чувствами, не приступал к решению этого вопроса. Хотя политика “у которой нет сердца”, и “жестокий закон”, как он его называл, и повелевали ему заключить новый брачный союз, но он испытывал глубокую сердечную тоску и угрызения совести при мысли покинуть Жозефину, удалить от себя подругу жизни, которая прошла вместе с ним все стадии его величия, заботливая и чарующая привязанность которой сделались для него потребностью. Действительно, искренняя нежность и еще более сильная связь – привычка, и даже нечто вроде суеверия привязывали его к Жозефине. Разлучаясь с ней, не оттолкнет ли он вместе с ней и свое прошлое, сотканное из счастья и славы, и не порвет ли связь со своей счастливой звездой? Итак, он колебался. По временам он, как будто близок был к тому, чтобы принять решение; но затем мужество покидало его. Он откладывал всякое решение, предпочитал неопределенное выжидательное положение, и думы о разводе проявлялись в нем приступами безвольного желания. Но, по мере того, как шли годы, мысли о разводе посещали его все чаще и все настойчивее предъявляли свои требования.

Один из таких душевных приступов сделался с ним тотчас же после тильзитского свидания. В это время все складывалось благоприятно для того, чтобы он принял решение. Окончание трудной кампании, освобождая его от неотложных забот, давало ему возможность предаваться долгим размышлениям и проектам о будущем. Смерть только что похитила у него племянника, молодого принца Шарля-Наполеона, ребенка, на которого временами он смотрел, как на своего наследника: и, наконец, он впервые заключил с великой державой настолько тесный союз, что мысль скрепить его браком не казалась ему неосуществимой. Жозефина, чувствуя, что опасность растет и приближается, с тревогой встретила императора. Она была нервно настроена и недоверчива. Ее тревоги, отразившиеся на ее здоровье и характере, не нравились Наполеону, который не любил вокруг себя печали и изгонял ее; мысль о разлуке делалась для него менее горькой. Нет сомнения, что осенью 1807 г., во время пребывания в Фонтенбло, он думал о разводе. Его заметная холодность с императрицей, дружеские признания и иные симптомы предвещали разрыв.[614]

Этого было достаточно, чтобы привести в движение всех, кто, в силу личных выгод, склонностей или корыстных побуждений, желал перемены императрицы. Наполеон мог победить Европу, мог уничтожить три коалиции, но был бессилен изгнать интригу при своем дворе. Возле него Бонапарты и Богарне вели глухую войну. Представителями этих двух влиятельных партий были две женщины. Королева Гортензия, которую император слушал даже больше, чем Жозефину, считалась партией Богарне лучшей гарантией их положения. Добрая, грациозная, имеющая верных и многочисленных друзей, владеющая искусством принимать у себя и держать салон, она служила связью между партиями плохо связанного общества и пользовалась при дворе доверием, основанным на симпатии к ней. Но в 1807 г. потеря сына разбила ее сердце. Семейные горести и расстроенное здоровье заставили ее держаться в стороне. Для деятельности и влияния принцессы Каролины Мюрат, великой герцогини Бергской, очистилось свободное поле. Приветливая, радушная, величественная, она любила развлечения и стремилась создать их около себя. Обладая, кроме поразительной красоты, властным умом Наполеонидов, она постепенно составила, сгруппировала вокруг себя и беспрерывно расширяла враждебную императрице партию, которая вскоре нашла поддержку в интригах Фуше.