От Терека до Карпат - [16]

Держа винтовки в руках, казаки осторожно въехали в ближайшую деревню, проехали ее до конца, и, не обнаружив неприятеля, с чувством полного удовлетворения напились парного молока, вынесенного им красивой, словоохотливой старухой. Потом хорунжий отозвал Казея в сторону и приказал:

– Бери двух дозорных и езжайте в следующую деревню, мы будем следовать за вами на расстоянии видимости, понял?

– Так точно!

– Увидите что подозрительное – сигнализируйте нам, – И он показал условные сигналы.

Поручение пустяшное, но все-таки серьезное, и главное – первое, в котором Никита мог проявить свою инициативу. Кто не знает, что во всяком деле начальные шаги приятнее всех остальных.

Никита решил идти не лавой, то есть в ряд, на некотором расстоянии друг от друга, а цепочкой, то есть один за другим. Таким образом, считал он, люди подвергнутся меньшей опасности, и они получат возможность скорее сообщить что-нибудь новое. Разъезд следовал за ними на расстоянии.

Они въехали в деревню и оттуда увидели, что к ней направляется колонна врага. Он подал сигнал хорунжему, но в это время возле них взвилось облачко пыли, и раздались винтовочные выстрелы. Никита оглянулся и понял, что над ними нависла серьезная опасность. Дорога к разъезду отрезана, а с другой стороны движется колонна. Оставалось скакать прямо на врага, промчаться перед его фронтом к дороге, по которой ушел наш разъезд. Это была трудная минута в его жизни. Лошадь спотыкалась, несясь по вспаханному полю, пули свистели мимо ушей, одна даже оцарапала луку его седла. Он смотрел на врагов и видел их растерянные лица. Невысокий пожилой офицер, странно вытянув руку, стрелял в него из револьвера. Этот звук выделялся каким-то дискантом среди остальных. Два всадника выскочили, чтобы преградить дорогу казакам, но они выхватили шашки, и те замялись. Может быть, они просто побоялись, что их подстрелят их же товарищи.

Все это в те минуты казаки запомнили лишь зрительной и слуховой памятью, осознали же много позже. Перескочив через канаву, которая обрамляла пахотное поле, они выскочили на гладкую дорогу, по которой полным карьером догнали свой разъезд.

А через неделю им пришлось выполнить не менее ответственную задачу.

Смеркалось. Казаки разбрелись по сеновалам и клетушкам большой усадьбы, где устроились на ночлег, но внезапно взводу, которым командовал теперь Никита Казей, было велено срочно собраться.

– Пойдете в ночную разведку, – сообщил есаул и, объясняя задачу подчеркнул, что разведка будет опасной.

– А кто пойдет? – спросили несколько человек у есаула.

– Командиру видней, – ответил им тот.

Решили, что взводный сам назначит охотников. Никита определил вместе с собой десять человек.

На конях доехали до пехотного сторожевого охранения. За деревьями спешились, оставили троих коноводами и пошли расспросить пехотинцев, как обстоят дела. Усатый старшина, спрятавшийся в воронке от тяжелого снаряда, рассказал, что из ближайшей деревни несколько раз выходили неприятельские разведчики, крались полем к нашим позициям и уже два раза стреляли. Никита решил пробраться в эту деревню, и, если возможно, забрать какого-нибудь разведчика живьем.

Светила полная луна, но, на счастье, она то и дело скрывалась за тучами. Выждав одно из таких затмений, дозор, согнувшись, гуськом побежал к деревне. У околицы остановились. Никита решил сам пройти по деревне и посмотреть, что делается за нею. Оставив отряд на месте – они с Путаем пошли. Он – по одну сторону улицы, Путай – по другую. Деревня словно притаилась, и они с осторожностью перебегали от одного дома к другому. Никита старался идти впереди товарища, но слишком торопиться все-таки страшно, так как в любое время можешь встретить острый и холодный, направленный на тебя штык. Вот и конец деревни, Луна пробивается сквозь неплотный край тучи, становится чуть светлее. Никита видит перед собой темные бугорки окопов, чуть продолговатые блиндажи и, словно фотографируя их в памяти, определяет их длину и направление. Чуть дальше такая же линия и сооружение посолиднее «Может, это замаскироваванные, которые так часто осыпают наших шрапнелью», – подумал Казей и замер. Сбоку мелькает крадущаяся фигура. Это враг, столкновение неизбежно. В мозгу лишь одна мысль, живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: «Или я его, или он меня». Тот вглядывается в Никиту и тихонько свистит каким-то особенным, очевидно, условным свистом. Никита поднимает винтовку и, понимая, что стрелять нельзя, – кругом враг, бросается вперед с опущенным штыком. Мгновение – и перед ним никого нет. Начал всматриваться. Что-то чернеет. Попробовал штыком – труп. Только успел обернуться – прогремел выстрел и пуля просвистела перед самым лицом. «В распоряжении несколько секунд, пока враг будет менять патрон в патроннике», – подумал Никита и побежал к своему отряду. Из окопов послышалась частая стрельба, но она особенного страха у Никиты не вызвала, так как он уже знал, что ночная стрельба малоэффективна. Но когда луна осветила поле, он бросился ничком на землю и быстро отполз в тень домов, там идти уже было почти безопасно. Лутай возвратился одновременно с Никитой. Они благополучно вернулись к коням. Обменялись впечатлениями, поужинали хлебом с салом. Казей написал и отправил донесение. Стали думать, нельзя ли что-нибудь еще устроить. Но, – увы! – ночной ветер в клочья изодрал тучи, круглая красноватая луна опустилась над неприятельскими позициями. Все было видно как на ладони. Но они назло судьбе вновь поползли в сторону неприятеля. Луна же могла опять скрыться, или мог им встретиться какой-нибудь шальной разведчик. Однако ничего этого не случилось, их обстреляли, и они уползли обратно, проклиная лунную ночь и осторожность противника. Добытые ими сведения пригодились, дозор весь поблагодарили, а Никита Казей за эту ночь получил Георгиевский крест.