От Тарутино до Малоярославца - [61]

12/24 октября полковник сообщил Шепелеву: «Обходя со вверенным мне полком по Медынскому округу, неприятеля не нашел, а нашел онаго в Можайском округе в с. Рядинином и д. Федоровской и положил на тех местах до 200 ч., а оттоль ходил к Колоцкому монастырю и под самым оным имел сражение».[288] Некоторые подробности этого дела сохранились в мемуарах офицеров 2-го вестфальского батальона лёгкой пехоты, капитана Линсингена и подполковника Й. Л. Бёдикера (будучи раненым в Бородинском сражении, он сопровождал свой батальон в коляске). 11/23 октября батальон возвращался из Гжатска в Можайск. Около полудня он приблизился к Колоцкому монастырю, причём туман был настолько сильным, что едва можно было видеть далее одного шага. Неожиданно раздались крики: «Казаки! Казаки!» и одновременно множество выстрелов.

По словам Линсингена, «несколько казаков заскакали в середину нашей колонны, но, видимо, были поражены точно также, как и мы». «Поражённый этим криком, — пишет Бёдикер, — я соскочил со своей коляски и с бесконечным смущением увидел, что казаки находятся уже посреди авангарда и даже посреди главных сил и скачут вокруг. Своими криками и поспешным сбором ближайших солдат мне удалось образовать вокруг моей коляски отряд, после чего я попытался спасти остальной личный состав. Мы не могли тотчас достичь монастыря, но, к счастью, удалось занять позицию возле ветряной мельницы. Отсюда мы оказали неприятелю упорное сопротивление. Сильный туман скрывал от неприятеля наши силы, а ветряная мельница представляла хорошую позицию». Линсинген вспоминал, что Бёдикер «с бывшими у него под рукою людьми быстро занял ветряную мельницу, в то время как я увёз обоз во двор монастыря и велел занять стены ограды. Вскоре последовала вторая, более серьёзная атака; она была отбита как от мельницы, так и от монастыря. Мы не потеряли ни одного человека; потери казаков были также небольшими, они тотчас ускакали назад, когда встретили сильное сопротивление. Как ни быстро всё это произошло, но казаки ещё имели время забрать поклажу и лошадей у офицеров, которые находились в домах перед монастырём». Бёдикер также признавал, что «было невозможно воспрепятствовать тому, что во время боя многие раненые офицеры, находившиеся в зданиях монастыря, были совершенно ограблены. Хотя из монастыря, не делая вылазки, стреляли из орудий, но всё же безо всякого результата. Сила казаков составляла около 1200 человек, которые хотели при благоприятном (для них) сильном тумане напасть на монастырь и захватить его, но нашим движением они были захвачены врасплох, как и мы их движением». Быхалов доносил, что «неприятель пушечными выстрелами хотя меня и отражал, но три раза я его в самую крепость монастыря вгонял и напоследок со взятием в плен 2 офицеров, 5 капралов и 2 унт. — оф.».[289] Между тем, утром 10/22 октября корпусу Ю. Понятовского было приказано направиться из Фоминского в Верею. Высланный вперёд авангард в составе 500–600 кавалеристов, 1 тыс. пехотинцев, лучших ходоков, и лёгкой артиллерии в тот же день занял городок. 11/23 октября туда пришли остальные войска Понятовского, который установил связь с вестфальским постом в Борисов-Городке и с Боровском, куда прибыли войска Э. Богарне. Наполеон пытался отыскать новую надёжную коммуникацию через неразорённый край на Юхнов и Ельню. Жюно был повторен приказ направлять маршевые полки и батальоны к Понятовскому в Верею, готовиться оставить Можайск, чтобы организовать коммуникацию из Вязьмы на Юхнов. Из Вязьмы было приказано выдвинуть отряд маршевых войск генерала Ш. Ж. Эверса до с. Знаменского по дороге на Юхнов. Понятовский должен был предпринять из Вереи разведку на Медынь, чтобы установить состояние дорог оттуда до Юхнова.[290]

12/24 октября Понятовский направил в с. Кременское по дороге на Медынь авангард под командой генерала Ш. Лефевра-Дэнуэтта.[291] Капитан 5-го конно-егерского полка X. Дембинский вспоминал: «Недалеко от местечка Верея, зеленые крыши которого казались нам со стороны чем-то вроде оазиса, мы повернули влево, имея приказ идти к городу Медынь… Следуя к Медыни, мы вступили в край, где не было следов войны. Обилие всякого продовольствия, крупы, хлеба, мёда в сотах привело к тому, что мы забыли о всех неприятностях. Хотя это происходило в конце октября, наступили тёплые дни „бабьего лета“, и многие из нас сняли что-нибудь из своей одежды… Наша колонна была окружена небольшими отрядами казаков, тревожившими головной дозор, боковые заставы и даже арьергард. Обозов было много, так, что колонна, состоявшая из них, была в три или четыре раза длиннее колонны войска».

О настроении сельских жителей поляки узнали от своих боковых патрулей. «Несколько раз, — продолжает Дембинский, — подобный отряд натыкался на жителей, ещё остававшихся в деревне, или (что бывало чаще) находил их стоящими лагерем в лесу, где они прятались вместе с семьями и имуществом. Когда такой отряд вступал в разговор с крестьянами и хотел их убедить в том, что они побеждены, обычный ответ мужиков был: „И Смоленск ваш, и Москва ваша, но мы не ваши“. С жестоким доказательством этого неповиновения столкнулся вскоре не один из наших солдат, так как крестьяне, натыкаясь где-либо на единичного солдата, безжалостно забивали его палками». Поляки двигались без особых предосторожностей, выслав вперёд только разведчиков.