От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - [40]

В итоге я пришел к выводу, что лучшим приемом борьбы с фашистскими захватчиками будет ближний бой, применяемый днем и ночью в различных вариантах. Мы должны находиться как можно ближе к противнику, чтобы его авиация не могла бомбить наш передний край или переднюю траншею. Надо, чтобы каждый немецкий солдат чувствовал, что он находится под прицелом русского оружия, которое всегда готово угостить его смертельной дозой свинца.

Эти мысли родились у меня в часы раздумья о судьбе города, за который шли ожесточенные схватки. Мне казалось, что именно там, в боях за город, можно навязать противнику ближний бой и выбить из рук врага главный козырь — авиацию.

11 сентября 1942 года меня вызвали в Военный совет фронта. Это был объединенный Военный совет двух фронтов — Сталинградского и Юго-Восточного.

Попрощавшись с Шумиловым, Абрамовым, Сердюком, Ласкиным и другими товарищами, я выехал из Бекетовки в штаб фронта — в Ямы, на левом берегу Волги.

Я уже более месяца никуда не выезжал из зоны боевых действий, не видел наших тылов.

Дорога по тылам оказалась хлопотливой. Проселки забиты или отходящими войсками, или беженцами. Фашистские самолеты совершали разбойничьи налеты на мирных жителей, уходящих на восток. На переправах создавались пробки. Паромы через протоки Волги работали с перебоями, отчаливали от берега с перегрузкой.

На берегу Волги скопились повозки и машины с ранеными. От этой картины щемило сердце, но я ничем им помочь не мог. Увидя мои генеральские знаки различия, меня обступили с расспросами: «Как дела в городе?», «Сдадим ли Сталинград?», «Когда прекратится отступление?».

Мне неведомы были планы Ставки и командования фронта, но меня не покидала уверенность, что Сталинград мы будем отстаивать всеми силами.

— Сталинград не сдадим! — заверил я раненых. — Этого не может быть! Дальше отступать некуда!

Ну а если меня спрашивали, когда подойдет за ними транспорт и повезут дальше, я ничего ответить не мог.

Раненые лежали под открытым небом. Повязки от обильной крови и пыли похожи на выкрашенный лубок. Были перебои с едой. Врачи и медсестры валились с ног от усталости.

Около одной из переправ расположился госпиталь. Я зашел в операционную. Оперировали бойца, раненного в спину осколками мины. Лица хирурга и сестер белее их халатов, люди измотаны работой и бессонницей. Раненый стонет. Около стола таз, в нем окровавленная марля. Хирург, окинув меня взглядом, продолжает работать. Только он закончил одну операцию, как надо делать следующую. Какую по счету сегодня?

На стол кладут другого бойца, раненного в голову. Он что-то бессвязно бормочет. С него снимают повязки. Боль, вероятно, адская, но он только стонет — не кричит. На других столах происходит то же самое. Мне делается дурно, во рту какой-то неприятный привкус. Здесь тоже фронт.

В темноте нам удалось переправиться через Волгу.

Правый берег в огне. Зарево пожара освещает и Волгу, и левый берег. Можно не зажигать фар. Извилины дороги несколько раз подводят нас почти к самой воде. Через город, через реку иногда перелетают немецкие снаряды и разрываются на левом берегу. Это фашисты систематически обстреливают дороги, идущие к городу с востока. Не искушенному в боях человеку показалось бы, что в пылающем городе уже нет места для жизни, что там все разрушено. Но я знал: на том берегу продолжается бой, идет титаническая борьба.

Ехали мы вчетвером: я, мой адъютант Г.И. Климов, шофер Каюм Калимулин и ординарец Револьд Сидорин.

В полночь мы добрались до деревни Ямы, вернее, нашли место, где еще недавно стояла деревня. Фашисты разбили ее дальним артиллерийским огнем и бомбежкой, а остатки разобрали наши войска на постройку блиндажей и на топливо. Конечно, штаба фронта я здесь не нашел, не было даже человека, который указал бы мне, где сейчас находится штаб.

Не помню, сколько времени проблуждали мы на машине вокруг этой деревни. Около двух часов ночи наткнулись на блиндаж начальника тыла 64-й армии генерала Александрова, и он проводил меня до штаба.

Штаб фронта располагался под землей, в блиндажах, хорошо замаскированных сверху кустарником. У дежурного генерала я узнал, что члены Военного совета и начальник штаба только недавно легли отдохнуть. Причины моего вызова в штаб были ему неизвестны, и он предложил мне тоже отдохнуть до утра. Мне ничего не оставалось, как поехать переночевать к генералу Александрову.

Впервые за все время боев спал спокойно. Сражение шло в восьми-девяти километрах, враг был за Волгой, и ночью я не боялся неожиданностей.

В штаб фронта я пришел ровно в 10 часов 12 сентября и сразу же был принят командующим А.И. Еременко и членом Военного совета фронта Н.С. Хрущевым.

Мне объявили, что меня назначают командующим 62-й армией, и поставили задачи.

Смысл установок сводился к следующему. Немцы решили любой ценой взять город. Отдать Сталинград фашистам невозможно, отступать дальше нельзя и некуда. Командарм 62-й армии генерал Лопатин считает, что его армия город не удержит.

Наконец командующий фронтом спросил:

— Как вы, товарищ Чуйков, понимаете задачу?

Я не ожидал, что мне придется отвечать на такой вопрос, но и раздумывать долго не приходилось: все было ясно, понятно само собой. И тут же ответил: