От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история - [28]

Описание великанов-вайюгов как одноглазых типологически сопоставимо с характеристикой Вия.[13] Мотив поднимания век Вия находит параллели в русских и украинских сказках и — шире — в фольклорной традиции ряда других народов. «Незрячесть», «слепота», «одноглазость» — черта, характерная для персонажей, связанных с потусторонним миром. Многочисленные свидетельства такого рода приведены в статьях Вяч. В. Иванова. Однако эта общая черта у осетинских вайюгов и Вия отнюдь не противоречит их генетической связи с иранским Вайю. Более того, подтверждает ее.

Вайю занимал важное место в пантеоне древних ариев; и иранцы, и индоарии почитали его как бога ветра, войны, дарителя славы, благ и богатства. Но издревле ему были свойственны и иные качества — он мог приносить также зло, беду и несчастья. Наряду с Вайю арии знали и другую персонификацию ветра — Вата (от того же корня в значении «веять», «дуть»). Он выступал скорее как обожествленная стихия ветра, а как мифологический образ нередко идентифицировался с Вайю. Иранская традиция также различает два ветра — Вата, северный и южный, вредоносный и благотворный и т. п. Образ самого Вайю был двулик, амбивалентен. Это прослеживается и по индийской традиции, но наиболее ярко отражено в иранской (наличие же иных индоевропейских — литовских и римских — параллелей для божества с таким именем показывает, что «двуликость» и связь с загробным миром были характерны для этого бога ветра с очень раннего времени). Вайю считался у ариев богом пространства, находящегося между земной (подземной) и небесной сферами, посредником между небом и землей; древние иранцы связывали его с жизнью и смертью, добром и злом, с благой и горькой судьбой, с Временем, началом и концом этого мира. Он присутствовал при кончине людей и принимал участие в посмертной судьбе каждого человека…

Можно пройти путем,

Который стережет (быстро) текущая река;

Один только путь непроходим —

Безжалостного Вайю.

Можно пройти путем,

Который стережет дракон толщиной с быка,

Нападающий на коней, нападающий на мужей,

Мужеубийца безжалостный;

Один только путь непроходим —

Безжалостного Вайю.

Можно пройти путем,

Который стережет медведь темно-бурый;

Один только путь непроходим —

Безжалостного Вайю.

Можно пройти путем,

Который стережет человек-разбойник;

Один только путь непроходим —

Безжалостного Вайю.

Можно пройти путем,

На котором колесное войско;

Один только путь непроходим —

Безжалостного Вайю.

Приведя этот текст, В. И. Абаев отмечает, что в данном отрывке из «Авесты» и в повести Гоголя «Вий» выступает один и тот же «зловещий и страшный образ неумолимого бога смерти». Показательно, что еще в XIX в. русские исследователи творчества Гоголя, исходя из содержания лишь самой повести, видели в Вие воплощение слепой силы судьбы и подземного божества смерти…

Вместе со смертоносным демоном Астовидату, «расчленителем трупов», Вайю, как говорится в авестийской книге «Видевдат», ведет к гибели человека. Согласно зороастрийскому тексту «Менок-и-храт», злой Вайю сторожит душу умершего вместе с Астовидату и другими зловещими дэвами загробного мира. Вайю выступает здесь в окружении персонажей, невольно напоминающих сонм призывающих Вия отвратительных чудищ, которых столь красочно описал Н. В. Гоголь.

Зороастрийская традиция знала, однако, не только злого, но и доброго Вайю. Он тоже поджидает душу умершего, но вместе с благими богами — справедливым Митрой, победоносным Сраошей, ведущим праведников в райскую обитель. Появление двух Вайю — результат развития зороастрийской религиозной концепции, основанной на принципах этического дуализма, противопоставлении добра и зла. Если «Авеста» знает лишь одного Вайю, хотя и с двумя противоположными ипостасями, то в более поздних зороастрийских сочинениях фигурируют уже два персонажа с этим именем. Но оба они продолжали осуществлять функции единого Вайю. Их обоих помещали туда, где некогда действовал он. Вайю стоял на пути, который должны были преодолеть души умерших, — у моста, что вел в райскую обитель на священную гору Хара Березайти. Со священной горой Меру связывают Вайю и древнеиндийские тексты. У Меру он облетает свои владения.

К древним индоиранским представлениям во многом восходит осетинская религиозная и эпическая традиция о пути души в загробный мир и о царстве мертвых. В ритуальном погребальном напутствии, произносившемся во время обряда «Посвящение коня покойнику» («Бэхфэлдисын»), описывается путь, которым следует душа умершего: она встречает многочисленные препятствия, прежде чем достигает моста и лежащего за ним царства мертвых; ворота туда открывает Вайюг. Итак, этот осетинский мифологический персонаж занимает свое место там же, где помещают Вайю зороастрийские тексты. Данное «географическое» совпадение является еще одним доказательством единого происхождения этих мифологических образов (их соответствие проявляется также и в прямой этимологической связи имен).

Такое заключение позволяет думать, что подобные представления о пути в царство мертвых существовали также в скифской традиции, генетически связанной и с арийской мифологией и религией, и с культурным наследием осетин. Однако в античной литературе — основном источнике наших знаний о скифах — не сохранилось прямых свидетельств о скифских представлениях о загробном мире, хотя подробные описания погребальных обычаев скифов, которые находят многочисленные аналогии в погребальной практике и заупокойном культе осетин, предполагают и у скифов наличие сходных концепций о судьбе души.