От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику - [39]

В 1586 г. Тассо выходит на свободу. Нигде не уживаясь, он бродит по Италии. Жизнь его завершается в Риме. Папа Климент VIII назначил ему пенсию и пригласил венчаться лавровым венком на Капитолии. Но Тассо не дожил до венчания. Выдающийся русский поэт К. Батюшков посвятил этому прискорбному событию свою проникновенную элегию «Умирающий Тасс» (1817).

Незадолго до смерти Тассо закончил последнюю редакцию своей поэмы, из которой удалил все слишком «светские» эпизоды. Переделка нанесла значительный ущерб художественным достоинствам произведения. Признанный текст поэмы под названием «Освобожденный Иерусалим» был издан другом поэта в 1581 г. без согласия на то автора. По справедливому замечанию Де Санктиса, «Тассо жил в мире, полном противоречий, не находя гармонического и примиряющего начала. Отсюда разорванность, тревога и раскаянье, характерные как для его поэтического мира, так и для его жизни» [Де Санктис Ф. Указ. соч. С. 229].

Придворным злоключениям великого итальянского поэта И.В. Гете посвятил психологическую драму «Торквато Тассо» (1790).

Ренессанс во Франции

К началу XVI в. Франция превратилась в одно из самых могущественных государств Западной Европы с сильной королевской властью, развитым хозяйством и быстро развивающейся культурой. Победой закончилась Столетняя война с Англией (1337–1453), потребовавшая от страны страшного напряжения сил. В результате войны с Францией воссоединились обширные области, находившиеся под властью англичан. При Людовике XI (1461–1483), которого не без основания называют первым французским королем абсолютистского типа, в состав Французского королевства вошли герцогство Бургундское, графство Прованское и другие территории, принадлежавшие крупным феодалам. В конце XV в. настал черед герцогства Бретанского (Бретань). Эта победа политической централизации над феодальным партикуляризмом имела огромное значение. С ней связаны дальнейшие успехи торговли и промышленности. Она стимулировала рост национального самосознания и открывала перед французской культурой новые перспективы.

О возросшей мощи Франции свидетельствовали итальянские походы (1494–1559). Правда, Франции не удалось закрепиться на Апеннинском полуострове, так как против нее выступили такие грозные противники, как Испания и Германская империя. Однако она приобрела Лотарингию (1559), что означало большой успех в деле собирания французских земель.

В итальянских походах заинтересовано было прежде всего французское дворянство, жаждавшее славы и богатой добычи. Оно являлось основной социальной базой абсолютной монархии, и королевская власть не могла с ним не считаться. Но и городские круги, видевшие в абсолютизме оплот против феодального своеволия, тяготели к новым порядкам. Французское бюргерство не было еще таким самостоятельным, чтобы открыто посягать на феодальные устои. Только в конце XVIII в. оно низвергло абсолютизм, в конце же XV и в начале XVI в. оно было заинтересовано в укреплении королевской власти, которая не только содействовала успехам торговли и промышленности, но и широко привлекала представителей третьего сословия для участия в разного рода государственных органах в качестве финансистов, юристов, чиновников и т. п. Зато тяжелым продолжало оставаться положение крестьянства, а также городских низов. В народной среде не угасал протест против феодального гнета и алчности толстосумов, приведший во второй половине XVI в. к ряду восстаний. Этот протест нашел свое отражение в смелых идейных исканиях передовых мыслителей и писателей эпохи Возрождения.

В царствование Франциска I (1515–1547) Франция окрепла и возмужала. Даже могущественному императору Карлу V не удалось поставить ее на колени, хотя он и выиграл в 1525 г. битву при Павии и захватил в плен самого французского короля. Позднее, когда имперские войска вторглись в пределы Франции и угрожали Парижу, все жители, как во времена Жанны д'Арк, поднялись на борьбу с завоевателем и дали ему решительный отпор.

Впрочем, со времен Жанны д'Арк во Франции многое изменилось. Надменные феодалы утратили былую власть. Французская экономика успешно развивалась. Париж стал самым крупным европейским городом с населением свыше 300 тыс. человек, с богатой и разнообразной промышленностью. [См.: Всемирная история. М„1958. Т. IV. С. 207.] Творческая энергия нации била ключом. В различных сферах жизни чувствовались новые веяния.

Подобно гуманистам других стран, французские гуманисты верили в силу человеческого разума и добрую волю людей.

Они стремились освободить науку, искусство и литературу от гнета теологии. Их привлекала классическая древность. Ощущение праздничной яркости и жизнелюбия, нередко бьющего через край, невольно возникает у нас, когда мы обращаемся к литературе французского Возрождения.

Французский Ренессанс отнюдь не был копией итальянского. У него был свой ярко выраженный национальный характер. Это проявлялось и в портретной живописи, долго сохранявшей навыки и приемы, присущие французским миниатюрам позднего средневековья, и в литературе, в которой продолжал жить свободолюбивый озорной дух фаблио, народных песен и сатир. Однако этот, порой, безудержный гедонизм сменяется необычайной трагической глубиной, граничащей с отчаянием, со всеразъедающим скепсисом и мраком. Применительно к французскому Ренессансу вновь вспоминается определение, данное когда-то герою рыцарского эпоса Роланду – «неистовый» (furieux). Французский Ренессанс словно весь живёт на пределе, с охотой прибегая к гротеску, к гигантизму во всех его проявлениях. Не случайно своеобразным манифестом французского Ренессанса явится книга Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», этот фантастический рассказ, нарушающий всякие представления о норме, главными героями которого будут два бесподобных великана, содрогающихся от приступов так называемого «жирного смеха» (rire gras). «Жирный смех» – это юмор на грани фола, юмор, который балансирует между пошлостью, развратом и глубоким философским диалектическим восприятием действительности. Не случайно М.М. Бахтин посвятит творчеству Франсуа Рабле одну из самых значительных своих книг и на основе этого исследования французского Ренессанса создаст свою теория карнавальной культуры, культуры, противопоставленной всякому официозу. Но в этой паре: карнавал-официоз – чувствуется влияние идей Ф. Ницше, его концепции дионисийского и аполлонического начал, когда мир являет собой лишь игру «космических сил». Вот эту «игру космических сил» мы и наблюдаем во всем французском Ренессансе. Abissus abissum invocat – бездна с бездной говорит. Этот принцип в дальнейшем унаследует и весь французский «неистовый» романтизм. И самый яркий представитель его, Виктор Гюго, воплотит данный принцип в своих грандиозных величественных образах ренессансного типа – это и горбун Квазимодо, и гигант, бросивший вызов самой безжалостной Судьбе, Жан Вальжан и многие другие. Но пред какой бездной, собственно говоря, остановился французский Ренессанс, где он её открыл для себя? Скорее всего, этой бездной, в которую опасно без особой нужды вглядываться, стало само человеческое я. На наш взгляд, именно французский Ренессанс открыл психологические закоулки личности-титана, закоулки, куда, по меткому выражению одного классика литературы XX века, даже Христос не заглядывал. Эта психологическая направленность именно французского Ренессанса станет его исключительной чертой. «Я знаю всё, но только не себя», – скажет поэт Франсуа Вийон. И это станет своеобразным девизом для всего этапа развития французской культуры. Вслед за Вийоном Мишель Монтень поразит нас тем, что мы в его «Опытах» окажемся такой непредсказуемой субстанцией, такой алхимической ртутью, таким воплощением вечно изменчивого, вечно подвижного духа Меркурия, что даже сам Фрейд и Юнг онемеют в своих попытках разобраться в глубинах нашего я. А великаны Рабле превратятся в целые континенты, в которых властвовать будет лишь один закон – закон непостоянства и принцип бесконечного становления. Именно французский Ренессанс утвердит в нашем сознании простую, вроде бы, мысль: человек непознаваем, человек – это великая тайна, перед которой немеет сам Бог. Звучит кощунственно. Но именно во французском Ренессансе Бог и человек являются участниками «игры космических сил» и стоят на равных позициях. Поэтому Агриппа д’Обинье запросто может сделать предположение, что конфликт между протестантами и католиками уже давно переместился на небеса и началось восстание ангелов. Дела земные и дела небесные не просто связаны между собой, а мало чем отличаются друг от друга.