От рук художества своего - [58]
Императрица снова велит:
— Ну, Филатовна, говори! А то отдам Бирону на конюшню! Он на тебе ездить будет!
— Спаси и помилуй, не знаю, матушка, что и говорить!
— Рассказывай страшное, про разбойников. Живо!
Гостья про себя подумала: "Вот навязалась, ведьма, на мою голову", — а вслух сказала:
— Да я же с разбойниками, матушка, и не живала.
— Не живала! Ну, так выдумай! Ну что, не можешь? Ладно уж, иди спать!
Обрадованная Филатовна выплыла из опочивальни лебедем. Уже за дверьми передохнула: "Фу, слава богу, отцепилась!" А поутру, в десятом часу, ее снова призвала императрица.
— Чаю, тебе не мягко спать было, Филатовна?
— Мягко, матушка, мягко, уж так выспалась! — Филатовна снова упала в землю перед ее величеством.
Императрица тешилась. Она встала с утра в хорошем расположении духа.
— Подымите ее, а то сызнова уснет! Ну, Филатовна, рассказывай! Не томи!
— Да что и говорить, матушка! Вчерашний день я была будто каменная. С дороги устала. И ко встрече, как к исповеди, готовилась.
— Ну, Филатовна, говори, говори еще!
— Не знаю, что и говорить, всемилостивая!
— Эко ты поглупела, милая, к старости! Где твой муж, у каких дел?
— В селе Дединове, матушка, в Коломенском уезде, управителем служит. Живем хорошо с ним, ладно.
— А вы же раньше были в новгородских?
— Да, матушка, а нынче эти волости, государыня, отданы в Невский монастырь.
— Ну, и где же вам лучше?
— В новгородских лучше было, государыня! А в энтих беднее…
— Ну, а мужики в ваших местах богаты ли?
— Богаты, матушка, в достатке.
— Почему вы от них не богаты?
— А кто знает! Может, они ловчат, может, воруют… А у меня, всемилостивейшая государыня, муж честен и беден. Он спать ляжет и говорит: "Я сплю и ничего не боюся, и подушка в головах не вертится".
— Так-то лучше, Филатовна! Не богатство пользует, а честь, не воровство избавляет от смерти, а правда! Или не так?
— Так, матушка, истинно так!
— Ну, Филатовна, говори, говори!
— Да уж все высказала, матушка!
— Еще не все! А скажи-ка, стреляют ли дамы у вас в Москве?
— Видела, государыня, князь Алексей Михайлович Черкасский учит стрелять княжну из окна. А мишень у них на заборе поставлена. Вот и тешатся…
— Ну, а попадает ли княжна в мишень?
— Иное, матушка, попадает, а иное кривенько.
— Ну, а в птиц стреляет ли?
— Да, видела сама, государыня, посадили голубя близко к мишени и застрелили в крыло. И голубь, бедный, ходил накривобок, уж так, сердешного, жалко мне было, а в другой раз его княжна и пристрелила.
— Ну, а другие дамы стреляют ли?
— Не могу, матушка, донесть, не видывала. А врать не стану!
— А я, Филатовна, страсть как люблю стрелять! У меня возле Аничкокой слободы сад для охоты заведен — ягдгартен прозывается. Так там устраиваем гоньбу и стреляние оленей, кабанов, зайцев. Ну, что скажешь, Филатовна?
— Вольному воля, матушка, стреляй себе на здоровье! Все благо, в чем душа подможение находит!
— Верно говоришь, Филатовна, верно! Не зря тебя сюда завезли.
Императрицу пришли одевать, и она, занятая туалетом, оставила Филатовну в покое.
— Отпускаю тебя, Филатовна, пока, только прости, а я опять за тобой пришлю. Вот тебе сто рублев. Гляди, на безделку не трать! А знаешь, Филатовна, я помню ваше Дединово, с матушкою ездила молиться к Николе Родовицкому, между Коломною и Рязанью. Места там хороши! Не то что у нас — сыплет дождик, как горох, на все двенадцать дорог.
— Вот бы, матушка, ты и ныне к Николе-то чудотворцу пожаловала помолиться!
— Куда там! Молись богу, как мир будет, а пока что турка надобно воевать. А ты сходи-ка, Филатовна, в сад мой, погляди, а уж после тебя домой возвратно отвезут! Моих птиц погляди-ка!
Филатовна вышла в сад. Там все было ухожено, подстрижено, посыпано. Только сильно тянуло сыростью. Там Филатовна передохнула от расспросов державных. Радехонька она была — и сотне за пазухой, и близкой дороге домой. Ходила-ходила да вдруг и вышла на диковинных птиц, и рот от их чудного вида разинула. Птицы те от копыт до головы были величиною с лошадь. Копыта на них были коровьи, а коленки лошадиные и бедра тоже лошадиные. Птицы ходили величественно, что-то выискивали в траве. Они подымали крылья, выклевывали под ними, сверкали голыми бедрами. Их длинные, лебяжьи шеи несли гусиные головки с черными бусинами глаз. Перья на птицах были необычайно длинные — такие Филатовна не видывала на шляпах.
— Как же их зовут-то, птиц энтих? — спросила Филатовна у лакея, что стоял неподалеку.
— А ляд их знает! — Лакей поскреб по спине тремя пальцами. Потом он поправил камзол и сказал Фила-товне: — Ты постой-ка здесь, я мигом сбегаю!
Он помчался во дворец и вскоре вернулся.
— Страхокамин! — выпалил он. — Тьфу, пропади они пропадом, забыл! Строфокамил! — вскричал он радостно. — Точно, стро-фо-камил! Привезены из жарких стран. За великие деньги! Они яйца несут во какие! В одну руку не уберешь. Не видала? Эх, ты! В церквах такие яйца по паникадилам привешивают.
— Ну, спаси тя Христос, милый! Так уж ты мне хорошо разъяснил.
Филатовну пришли звать в дорогу. Карета была снаряжена.
Глава девятая
Пейзаж с купцом
