От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера - [103]

Объективно я оценивал в 70 % вероятность моего исчезновения в ближайшее время. Мне представился уникальный случай передать послание парижским друзьям, я написал письмо — завещание, адресованное Магдалене и Морису Паз, Жаку Менилю, Марселю Мартине, прося их в случае моего исчезновения опубликовать его основную часть. Таким образом, мои последние годы сопротивления не были бы совершенно напрасны.

Уверен, что в этом документе я первым определил советское государство как тоталитарное. «Уже несколько лет назад, — писал я, — революция вступила в фазу реакции… Не следует закрывать глаза на то, что социализм несет в себе зародыши реакции. На русской земле эти зародыши расцвели пышным цветом. В настоящее время у нас все более и более тоталитарное, кастократическое, абсолютистское, опьяненное своей властью государство, для которого человеческая личность ничего не значит. Эта чудовищная машина покоится на двойной опоре: всемогущая Служба безопасности, воспринявшая традиции тайных канцелярий конца XVIII века (эпоха Анны Иоанновны), и бюрократический «порядок» (в клерикальном смысле слова) привилегированных исполнителей. Концентрация экономической и политической власти такова, что личность удерживается в повиновении хлебом, одеждой, жильем, работой и полностью находится в распоряжении машины, позволяя последней в конечном счете пренебрегать человеком и принимать в расчет лишь массы. Этот режим противоречит всему, что было обещано и провозглашено, о чем мечтали и думали во время самой революции».

Я писал: «Невзирая на все тактические соображения, по трем основным пунктам я остаюсь и останусь, чего бы мне это ни стоило, откровенно непримиримым и умолкну лишь вынужденно:

1. Защита человека. Уважение к человеку. Нужно вернуть ему права, безопасность, самоценность. Без этого социализм невозможен. Без этого все лживо, неудачно, порочно. Человек, как он есть, будь то последний из людей. «Классовый враг», сын или внук буржуа, все это смешно, не стоит забывать, что человеческое существо есть человеческое существо. На моих глазах это забывают всегда и везде, повсюду, это самая возмутительная, самая антисоциалистическая вещь, какая только возможна.

И, кстати сказать, не желая вычеркивать ни строчки из того, что я писал о необходимости террора, когда революция подвергается смертельной опасности, должен заявить, что считаю неслыханной, реакционной, отвратительной и деморализующей гнусностью продолжающееся применение смертной казни в административном и тайном порядке (в мирное время! в государстве мощном, как никакое другое!).

Я разделяю точку зрения Дзержинского, на которой он стоял в начале 1920 года. Когда гражданская война казалась завершенной, он предложил — и без труда добился от Ленина — отменить смертную казнь за политические преступления… Это и точка зрения тех коммунистов, которые годами предлагали свести функции Чрезвычайных комиссий (ЧК и ГПУ) к ведению следствия… Цена человеческой жизни упала столь низко, и это так трагично, что следует осудить всякую смертную казнь, произведенную режимом.

Так же гнусны и неправедны репрессии посредством ссылки, чуть ли не пожизненного заключения, за инакомыслие в рабочем движении…

2. Защита истины. Человек и народные массы имеют на это право. Я не согласен ни с систематическим переписыванием истории и литературы, ни с сокрытием всякой серьезной информации в печати (сведенной к агитационной функции). Считаю истину условием сохранения интеллектуального и нравственного здоровья общества. Кто говорит правду, говорит искренне. Человек имеет право на то и другое.

3. Защита мышления. Не разрешен никакой интеллектуальной поиск ни в одной области. Все сводится к казуистике, напичканной цитатами… Корыстный страх перед инакомыслием ведет к самому парализующему ханжескому догматизму. Я считаю, что социализм может расти интеллектуально лишь путем соревнования, исследования, борьбы идей; что следует бояться не ошибки, всегда со временем исправляемой самой жизнью, а застоя и реакции; что уважение к человеку подразумевает его право все знать и мыслить свободно. Не вопреки свободе мышления, не вопреки человеку социализм может победить, а, напротив, благодаря свободе мышления, при улучшении условий жизни человека». Датировано: «Москва, 1 февраля 1933 г.» У меня не было времени перечитать это. Друзья, которые могли переправить послание по назначению, уезжали — и до последнего момента ожидали ареста.

В день, когда это письмо пришло в Париж, мои предчувствия оправдались. Никто не знал, что со мной случилось, и сам я не знал, что меня ждет.

8. Годы неволи 1933–1936

На лице моей тяжело больной жены — безысходная тоска. Выхожу на утренний холод добывать успокоительное и звонить в психиатрическую клинику. К тому же хочется посмотреть газеты на стенде возле Казанского собора, поскольку мне сообщили, что в Берлине арестован Тельман. Чувствую слежку — вполне естественно. Однако на сей раз «они» следуют за мной буквально по пятам, и это тревожно. Подступают ко мне на выходе из аптеки. Прямо на тротуаре проспекта 25 Октября, среди прохожих.