От Пушкина к Бродскому - [53]

Тут тебя снова встречают роскошные, уютные, созданные не для службы, а для уюта, «дети модерна» — особняк премьер-министра Витте, а также его доходный дом.

Особняк Кшесинской

Но лучший образчик «модерна», стиля сугубо индивидуалистического, приспособленного к мечтам и капризам заказчика — особняк знаменитой балерины Кшесинской, встречающий нас прямо при въезде на Петроградскую сразу за Троицким мостом. Возлюбленная Николая II, а после его женитьбы — одного из великих князей, балерина Мариинского театра Матильда Кшесинская и сама была личностью значительной, умела поставить себя в жизни и в балете и, согласно документам, внесла на строительство особняка 88 тысяч собственных трудовых рублей. Дом выстроил один из гениев петербургского модерна с громкой фамилией — Гоген. Внутри особняка весьма уютно, чувствуется, что все сделано для удобства и наслаждения — Зимний сад, уютные гостиные с огромными фигурными окнами (одна из прелестей модерна).

В революцию особняк облюбовал ЦК партии большевиков и лично Ленин, видимо, сохранивший в глубине души склонность к буржуазной роскоши. Имеется несколько картин советских художников, на которых Ленин обращается с зажигательной речью к столпившимся под балконом революционным матросам и рабочим. Приглашал ли он их внутрь дворца? Навряд ли.

Меня в этом доме, который стал Музеем революции, принимали в пионеры. Помню нервный холодок ужаса и восторга — белая рубашка под галстук была почему-то с коротким рукавом, другой подходящей не нашлось. Помню шорох затягиваемого на шее галстука (кем-то из молодых вождей), легкое удушье. Теперь здесь музей политической истории, где можно наконец-то узнать о политике и истории всю правду.

Ленфильм

Пройди по проспекту чуть вперед, увидишь в некотором углублении, за сквером, здание с колоннами. Это раньше называлось ресторан-сад ««Аквариум», где в прежние времена изрядно повеселилась петербургская публика. Открывшийся там в тридцатые годы «Ленфильм» умело сохранил традиции «Аквариума». Говорю это с полной ответственностью, поскольку провел там лучшие свои дни. Это, наверное, единственное государственное учреждение в городе, где можно было, ссылаясь на трудности творческого процесса, выпивать официально, причем с утра, и не в каком-нибудь закутке, а в официальном буфете. Кого я только не повидал там! Великих актеров: Симонова, Черкасова, Алейникова, режиссеров Козинцева, Хейфица, Авербаха — и все они были еще живы тогда, и полны творческих планов и, хохоча, пили вино.

Сколько суровых зим я просидел там, окруженный веселыми друзьями, и сколько неласковых весен, а также лет. И хотя я не сотворил там шедевров — «Ленфильм», да и вся Петроградская сторона, спасли меня.

ЛЭТИ

Когда я закончил школу и надо было выбирать институт — я искал больше не разумом, а чувством. В то время, в конце пятидесятых, было лишь два достойных направления для лучших умов: Политехнический и Ленинградский электротехнический институт (ЛЭТИ). «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне!» — написал тогда Слуцкий. И ради «почета» многие лирики пошли в физики, включая меня. Каюсь — отнюдь не взвешивание научных потенциалов двух вузов определило выбор. Скорее — звук! В буквах ЛЭТИ было что-то ласковое, и одновременно — стремительное. «Учусь в ЛЭТИ!». Кроме того, меня сразу очаровала вольная, размашистая, вся какая-то асимметричная Петроградская сторона, так не похожая на четкий и «регулярный» центр.

Из района Преображенского полка, где я жил, я переезжал Неву по Литейному мосту, трамвай громыхал по невзрачной выборгской стороне и выезжал на простор уже другой реки — Большой Невки.

По Гренадерскому мосту я переезжал раздольную Большую Невку, огибающую Петроградский остров с севера, потом покидал трамвай и шел по узкой тропинке. Справа был Ботанический сад, огромные пальмы в стеклянных «колпаках». Сколько раз я гулял там, сколько уютных экзотических уголков отыскал в его зарослях и оранжереях! Слева текла узкая Карповка, первая на моей памяти речка в городе, не закованная в гранит, с пологими заросшими берегами. Вдоль нее стояли катера, моторки, парусные лодки — садись и плыви в вольную жизнь! За Карповкой видны были старинные здания казенного вида — казармы лейб-гвардии Гренадерского полка. «Моя тихая Карповка», как называл ее Блок. Детство его и юность прошли здесь, в казенной квартире отчима Ф. Кублицкого-Пиоттуха, штабс-капитана Гренадерского полка. Далее вдоль реки желтели корпуса больницы имени Эрисмана и Первого Медицинского института. Здания стояли отдельно, привольно. Между ними росли кусты и даже лопухи, и местность выглядела почти сельской. Однако пятачок этот — один из главных в русской истории. На месте гренадерских казарм был лес, где водились лоси. Здесь в 1720 году было построено подворье для архиепископа Феофана Прокоповича, который купил этот участок у обер-коменданта города Брюса, ближайшего сподвижника Петра. Впрочем, Прокопович и сам был ближайшим соратником Петра, его духовным наставником. Кстати, своим мудрым словом он помогал не только Петру, но и молодому Ломоносову. Феофан Прокопович был не только священником, но и литератором, публицистом, педагогом, естествоиспытателем, астрономом, садоводом. Страстно проповедовал новые общественные течения, и отнюдь не только церковные. Он был первым, кто воспел наш город в стихах. Вот когда был русский ренессанс! Улица, проложенная там, долгое время называлась Архиерейской.