От протопопа Аввакума до Федора Абрамова: жития «грешных святых» в русской литературе - [20]
Прием синкрисиса нередко использовала и русская классическая литература. Получили широкую известность такие литературные параллели, как авторские сопоставления Алеши Карамазова с Алексеем человеком Божиим[134], Павла Чичикова с апостолом Павлом[135], Марии Лебядкиной с Марией Египетской[136]. Ныне признанные в науке, эти аллюзии в свое время потребовали некоторого мысленного усилия исследователя, поскольку анализируемые имена относятся к числу самых распространенных и каждому соответствуют несколько святых носителей. Как не странно, гораздо реже рассматривались такие случаи использования приема синкрисиса, когда литературный персонаж получал имя необычное и редкое, отчего сопоставление со святым тезкой как бы само собой предполагалось[137]. К числу русских писателей, особенно любивших необычные и причудливые имена, следует отнести Н. С. Лескова. Показательным примером художественной игры с именами персонажей может служить его рассказ «Павлин» (1874).
Создание этого произведения принято связывать с впечатлениями писателя от посещения острова Валаам. В центре его – судьба простого русского человека с необычной судьбой, Павлина Петровича Певунова. Крепостной, сумевший благодаря силе характера и внешним данным освободиться от рабьей зависимости и выкупить своих родных, он, казалось бы, имеет явные основания гордиться собой. Но биография Павлина Певунова отмечена при этом и знаком некоторой ущербности и душевной узости героя:
…он был крепостной человек, обучен музыке, но не любил ее и из музыкантов попал в камердинеры…[138].
Наделенный импозантной внешностью, Павлин становится швейцаром жестокосердой домовладелицы Анны Львовны и с неизменным достоинством выполняет сопряженные с этой должностью не слишком приятные обязанности: он, в частности, является сборщиком квартплаты с жильцов, немилосердным к должникам. Но его жизненная философия находит оправдание и этому поведению:
Я не жестокое сердце имею, а с практики взял, что всякий в своей беде сам виноват, а потворство к тому людей еще больше расслабляет… (с. 239).
Первую брешь в цитадели незыблемых убеждений гордого Павлина производит неведомое ему доселе чувство сострадания к сиротке Любочке, воспитанию которой он решает посвятить остаток дней (его родные к этому моменту внезапно умерли). Но, несмотря на весьма разумные педагогические принципы швейцара, его воспитанница вырастает существом внешне прекрасным, но эгоистичным, суетным, «безнатурным», стыдящимся общественного положения своего приемного отца. Играя на ее тщеславии, хитрая Анна Львовна, желающая с помощью Любочкиной красоты удержать дома беспутного сына Додю, устраивает ее неизбежно несчастливый брак с тайно и стыдливо любящим ее Павлином. Обожающий жену и робеющий перед ее юной красотой, старик долго не подозревает о ее двойной жизни: «швейцарка Люба» по ночам превращается в звезду полусвета «madame Pauline», которую Додя всюду представляет как свою любовницу. Тем страшнее прозрение героя, совпадающее с арестом Доди за кражу и угрозой уголовного преследования Любы.
Глубочайшее самоуважение Павлина в мгновение ока распалось в прах, однако «он не упал духом… и принял все над ним разразившееся как вполне заслуженный им удар учительной лозы» (с. 262). По его собственному признанию, выраженному в словах библейски возвышенных, «Бог не оставил его», открыв греховность его былой гордыни и страшную вину в падении жены. Новым жизненным долгом преображенного «доброго Павлина» становится спасение погибающей Любы. Он не только прощает неверную жену, но и документально подстраивает факт собственной смерти и добивается ее брака с сосланным Додей. Под именем мещанина Спиридона Андросова он становится «пастырем ее спокойствия», материально поддерживая не слишком ладную семейную жизнь Любы, утешая и неустанно наставляя ее в духе своей новой религии любви к ближнему. Душевную метаморфозу переживает и Люба, красота которой с самого начала была отмечена тенью грядущего страдания. Прежняя суетная эгоистка, перенеся трагедию падения, позора и любви к недостойному человеку, завершает свое земное существование в одном из северных монастырей под именем «схимомонахини Людмилы», благословляемой окружающими за неизменную доброту и милосердие[139].
Нам уже приходилось рассматривать это произведение Н. С. Лескова в контексте архетипического для русской ментальности мифа о великом грешнике[140]. Анализ имен его главных персонажей вносит в наши прежние наблюдения любопытные дополнения. Уже имя заглавного героя, весьма редкое и «говорящее», содержит в себе указания и на своеобразие описываемой личности, и на предстоящую ему необычную судьбу
