От прощания до встречи - [11]

— Ты парень дельный, я это сразу определил.

Только он произнес эти слова, как вблизи от них — метрах в пятнадцати, не больше — в лед со звоном врезался крупный снаряд, и в тот же миг перед ними вырос столб воды. Вода на глазах стала оседать, обдавая их брызгами. Ротный рассмеялся.

— Я даже испугаться не успел, — сказал он. — Такая дура — и вся «за молоком».

Он озабоченно оглядел свое воинство, крикнул старшине:

— Передайте по цепи — дистанция между бойцами двадцать метров!

Команда птицей полетела по рядам бойцов.

— Нам тоже надо расходиться, — сказал ротный. — В такой бане купаться лучше по одному.

Это тоже было верно. Жичин облюбовал себе место на стыке со взводом связи и остался наедине с вражескими снарядами и со своими мыслями.

Залив сейчас напоминал огромное шахматное поле, заставленное белыми фигурами. Оно росло, это поле, ширилось и медленно продвигалось к берегу. Чем медленнее, тем, казалось, неотвратимее. Батареи на берегу неистовствовали. Снаряды рвались каждую минуту, и уже не брызги, а сплошная морось повисла над заливом. А фигуры как двигались, так и продолжали двигаться. Сколько видел глаз, все они оставались на своих местах, четко определенных приказом.

Это же чудо как хорошо получилось! Жичин клял себя последними словами за свой разговор с начальником штаба. «Огонь откроют…», «Верная гибель» — ужасно! Какая гибель, когда все идет как нельзя лучше. Да и не в этом дело. Ужасно то, что подверг сомнению приказ, начал даже обсуждать его с начальником штаба. Будущему флотскому командиру непростительно. Приказ есть приказ. Это он знал. В училище объясняли не однажды: без приказа, без святого к нему отношения не может быть ни флота, ни армии. Здесь, в ледовом походе, он понял это. Понял и устыдился своей военной неграмотности и распущенности. Командир ставит задачу, отдает приказ. Он не обязан объяснять причин, вызвавших приказ к жизни. Больше того: зачастую он обязан держать их в тайне. И это Жичин вроде бы знал. Здесь же, под разноголосый свист снарядов, он не только понял, но всем своим существом впитал в себя железную необходимость такого установления. Знай финны истинную цель советского командования, они бы и сейчас гвоздили из орудий по Выборгу, а на отряд выставили бы пулеметы и то на случай, если б балтийцы рискнули подойти ближе к берегу.

Чуть впереди справа вместе с султаном воды высоко вверх поднялась человеческая фигура. На мгновение застыв в верхней точке, она стала опускаться вниз. Он бросился на выручку и обнаружил в полынье живого старшину взвода связи. От удивления раскрыл рот.

— Говори громче! — крикнул старшина. — Уши заложило.

Жичин протянул ему палку, он ухватился за нее и через минуту стоял рядом, стряхивая воду. Жичин помог ему снять маскировочный халат. Деловито осмотрев и ощупав себя, он сказал, что сменить придется носки, ботинки и ватные брюки. Телогрейка была почти сухая.

Снаряды рвались по-прежнему. У него было ощущение, что со страхом он распрощался насовсем. Случай же со старшиной щедро одарил его бодростью. И ребята шли как ни в чем не бывало. Словом, операция развивалась на редкость удачно.

По цепям пронеслась команда: замедлить шаг. Это означало, что берег был уже недалеко и что командование не намерено пускать отряд в зону досягаемости финских пулеметов. Жичин замедлил шаг и впервые за весь день почувствовал усталость. Он заметил: в бою устаешь меньше, чем на марше.

На горизонте из-за облаков выкатилось солнце, большое, красное. Оно на глазах оседало и вскоре скрылось где-то в Швеции, чтоб завтра утром засиять над Ленинградом. Утром оно взошло и принесло известие о мире.

Через несколько дней балтийцы-лыжники возвратились в родной Кронштадт. От весенних лучей солнца залив раскис, под лыжами хлюпала вода, устали все до изнеможения, но в самую трудную минуту, когда, казалось, не было уже никаких сил, на берегу заиграл оркестр, окруженный сотнями кронштадтцев, мягкий западный ветер донес звуки залихватского марша, и ноги сами понесли бойцов к дому. А дома, в балтийской столице, уже оттого дышалось вольготно, что это был дом. Не постоянный, не на всю жизнь, но близкий, до слез близкий.

ОТ ПРОЩАНИЯ ДО ВСТРЕЧИ Рассказ

Девин вышел на верхнюю палубу, и взгляд его невольно привлекла панорама города.

Таллин… Этот город он увидел впервые год назад. Такая же тяжкая стояла жара, а на душе, помнилось, было легко и радостно. Город тогда только что избавился от буржуйских порядков, и древние улицы пестрели нарядными платьями, светились юными улыбками. Из множества девичьих улыбок в память ему вошла и навечно там закрепилась одна. Больше ему и не надо было. Стоило только шевельнуть краешком памяти, как эта улыбка оживала, и поглупевшее сердце, на миг замерев, вприпрыжку бежало ей навстречу.

Интересный город: древний, строгий, а в памяти держался девичьей улыбкой.

Это было год назад, а теперь к городу с трех сторон подступали немцы. Девин не стратег, он рядовой радист-краснофлотец, но на третьем месяце войны и ему стало ясно, что судьба Таллина предрешена. Как это ни горько, а придется его оставить, как уже оставили немало других городов. На помощь армейским батальонам посланы были морские бригады, они-то, по флотским слухам, и сдерживали натиск противника. Видимо, им стало невмоготу, коль потребовалась новая бригада.