От прощания до встречи - [108]

— Вчера я получил приглашение на прием по случаю вашего национального праздника. Большой будет прием?

— Да, приглашено несколько сот человек. Будут де Голль, Монтгомери, Эйзенхауэр.

— Солидная трата денег.

— Верно. Но и праздник солидный — годовщина Октябрьской революции. По такому поводу скупиться нельзя.

— Тоже резонно.

Они смолкли, прислушались к рассуждениям Баркера. Тот все еще сокрушался из-за тяжкого бремени, взваленного на американские плечи. У Жичина вспыхнуло желание дать этому сухарю-янки хорошую отповедь, но посол и Комлев были спокойны, и Жичин сдержал себя. Повернулся к британскому коллеге, кивнул на бутылку. Получив согласие, наполнил бокалы. Вновь зашептал Венэблс:

— Скажите, пожалуйста, это приглашение на прием… Оно на одного человека?

— Думаю, что на одного. Исходили, должно быть, из того, что жены у военнослужащих остались дома.

— Резонно.

— Но я все-таки выясню.

В эту минуту заговорил посол. Деликатно, но твердо предупредил: если вести речь о бремени, надо помнить о том, что на плечи советских людей такие легли тяготы и невзгоды, какие ни один народ еще не испытывал. Миллионы убитых и искалеченных, тысячи разрушенных городов и селений…

— Даже представить трудно, каких мы лишились ценностей, — продолжал посол. — Поэтому и ваше бремя мы принимаем близко к сердцу и всячески хотели бы облегчить его. Чем скорее отправим мы пленных, тем меньше будет у вас затрат. Не так ли?

— Конечно, — согласился Баркер.

— Двум офицерам эта задача не по плечу, дело может растянуться на месяцы. Ни вам, ни нам это не к выгоде. На ум пришел вариант, хотелось бы с вами посоветоваться. Мы могли бы довольно быстро отобрать десятка два-три толковых офицеров из числа военнопленных и определить их в помощники Комлеву и Жичину. Группа в таком составе сумела бы многое сделать до приезда специальной миссии из Москвы. Что вы на это скажете?

— Скажу, что это в компетенции советских властей, и ничьей больше, — ответил Баркер. — Двадцать человек, конечно, не два человека, и дело может пойти быстрее.

— Но у нас нечем их кормить. Помещение мы нашли бы, а продукты… Не могли бы вы помочь нам? Солдатскими пайками и бензином? Лагеря разбросаны, концы немалые.

Все взгляды нацелились на генерала, но генерал, опустив глаза, отвечать не спешил. Просьба посла застала его врасплох, и он досадовал на себя за то, что не мог вовремя ухватить логику рассуждений собеседника. То поддакивал послу, соглашался, а теперь… Что теперь делать, как отказывать? Обвел его профессор, а годами, пожалуй, помоложе.

Привстав, генерал отодвинул стул, скрестил на груди руки.

— Боюсь, что ничем не могу помочь, — сказал он сухо. — Не в силах.

Ответ был неожиданный, нелогичный и воспринимался как каприз.

— А кто в силах? — спросил посол. — Генерал Эйзенхауэр?

— Если б эти двадцать офицеров были прикомандированы к нашему штабу официально, не возникло бы никакой проблемы. — Голос генерала смягчился, но легче от этого не стало. — Но они же военнопленные! Мы не можем равнять своих солдат с пленными.

В недоумение пришли все, даже британский коллега Венэблс. «Хорош союзничек, — подумал Жичин. — Генерал, пожалуй, и в самом деле так думает, не лукавит. Лучше бы уж слукавил». Лидии Александровне тоже претила самонадеянная солдатская прямота, но она скрывала это за подчеркнутой любезностью. Комлев насупился, ему было неловко за генерала: хоть и чужеземец, но офицер, да еще высокого ранга. И лишь умудренный опытом посол спокойно, с хитринкой в посмеивающихся глазах оглядел стол, задержал взгляд на британце Венэблсе и, оставшись удовлетворенным своим осмотром, медленно, как бы нехотя пообещал завтра же от имени Советского правительства написать официальное представление генералу Эйзенхауэру. На Баркера это особого впечатления не произвело, он и в политике мыслил солдатскими категориями. Ему важно было суждение собственное, а коль шла война, решающее слово, по его логике, все равно должно быть за военными.

Посол сделал еще одну попытку убедить Баркера. Он повел речь о разнородности военнопленных. Есть пленные фашисты и есть советские пленные, которые с фашистами воевали. Ставить их вровень было бы кощунственно, а между тем в отдельных лагерях пленным фашистам созданы гораздо лучшие условия, чем советским пленным. Эту аморальную дискриминацию невозможно оправдать никакими обстоятельствами. Советский Союз нес и несет до сих пор главную тяжесть войны с фашизмом, генералам это известно лучше, чем кому-либо, и советские люди вправе надеяться на доброе, человечное отношение к себе со стороны союзников. Руководители Соединенных Штатов и Великобритании декларируют одно, а в штабах делается другое. Как это понимать?

Бригадный генерал Венэблс лучше других знал своего американского коллегу и начальника и не рассчитывал на его благосклонность к просьбе советской стороны. Больше того, как только посол логикой своих рассуждений загнал Баркера в угол, ему стало ясно, что иного решения, нежели отказ, от коллеги не дождаться. Потеряв интерес к разговору, Венэблс привлек внимание Жичина и тихохонько изъявил желание выпить за успех дела. Жичин не понял его, но хорошее желание охотно с ним разделил.