От прощания до встречи - [105]

Посол мог принять Жичина лишь к вечеру. Как и предсказывал Николай Дмитриевич, на генеральский обед он согласился сразу же. Под доброе настроение обещал приложить вместе с женой все усилия, чтоб из обеда вышел толк.

Жичин поделился с ним горечью раздумий об искалеченных судьбах тысяч и тысяч соотечественников. И хотя послу это было не в новость, он сдвинул брови, встал, прошелся по кабинету, чтоб утишить нервы, и с недоумением, тревожившим его, по всей видимости, не впервые, начал рассуждать о природе падения нравов, о том, как, оказывается, легко даже в двадцатом веке из цивилизованной нации смастерить массу палачей и изуверов. Провозгласи нацию высшей расой, пообещай по кусочку «жизненного пространства», назови мораль химерой и учреди поголовный надзор, добавь к этому бочку пива и уродливый, на лягушку похожий «фольксваген» — и вся проблема. Можно только диву даваться. А может быть, и не надо. Животным был человек тысячи лет, а цивилизованным много ли?

— Вы в Англии давно? — спросил неожиданно посол.

— Года еще нет, — ответил Жичин.

— Англичан, пожалуй, так быстро не оболванишь, они каждый по себе. — Посол на минуту задумался. — Купить, наверное, можно, а оболванить… — Он оглядел Жичина с головы до ног. — Красивая все-таки форма у моряков…

Жичин понял, что пора уходить, встал, поблагодарил посла.

— Хорошо бы завтра отвезти этим генералам приглашения, — сказал на прощание посол. — Почта ныне ненадежная.

— Отвезем, — ответил Жичин.

В вестибюле миссии его встретила обеспокоенная Маргарита Владимировна. Вновь звонил генерал от юстиции, он вернулся из поездки вместе с русским командиром, и оба они должны вскоре прибыть.

— Успел вовремя, — сказал Жичин. — От посла — и прямо сюда. Завтра везем приглашение.

— Я уже знаю. Разыскивая вас, звонила в посольство.

— Спасибо большое. Вы не откажете в помощи побеседовать с этим генералом?

— Возьму вот и не откажу, хотя он, кажется, говорит и по-английски.

— Мой английский хромает на обе ноги.

— Мне и самой любопытно, чем вся эта история завершится.

Жичин поднял глаза и увидел в открывшейся двери двух коренастых мужчин одинакового роста. Они стояли и никак не могли договориться, кому входить первым.

— Прошу вас, господин генерал, — сказал Жичин, вставая и идя им навстречу.

Спор наконец разрешился, они вошли, представились. Жичин усадил их в кресла друг против друга. Разговор начал генерал.

Он поблагодарил Жичина за доброе согласие принять их и за готовность ни в коем случае не допустить вооруженного столкновения, о чем любезно поведала очаровательная мадам, которая, как он догадывается, здесь присутствует и заслуживает самой сердечной признательности. Просьба у него одна: он хотел бы получить официальное заверение в мирном завершении инцидента. Он уже имел честь довольно подробно беседовать с храбрым русским командиром, совсем еще молодым, но рассудительным и понимающим серьезность ситуации, и у него сложилось впечатление, что в принципе они пришли к согласию.

Вести совещание, когда в роли просителя оказывался генерал, Жичину еще не приходилось, и он чувствовал себя не совсем ловко. С минуту выждав, убедившись, что дело свое генерал изложил, он перевел взгляд на соотечественника:

— Что скажет лейтенант Чернов?

Чернов встал, вытянулся.

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант: в принципе пришли к согласию.

— Тачанки пулеметные еще там?

— Никак нет. — Чернов взглянул на часы. — Они сейчас уже к базе подходят.

От имени советских властей Жичин принес генералу извинения и заверил, что подобные инциденты не повторятся. Генерал распрощался, Жичин вышел проводить его, а вернувшись в кабинет, застал Маргариту Владимировну и Чернова хохочущими.

— Вы только послушайте, Федор Васильевич, как они начальника тюрьмы напугали.

— И слушать не хочу, — строго сказал Жичин. — Добрые люди с немцами воюют, а они в игрушки играют. Ухари нашлись.

— Мы и с немцами воевали, товарищ капитан-лейтенант, французские друзья были довольны, — ответил Чернов.

— В Париже есть советское посольство, и только оно уполномочено вести переговоры с французскими властями. Вас могли всех перестрелять.

— Мы тоже не лыком шиты, за себя и за Советскую Родину постоять умеем.

— Поймите вы, дурьи головы, не тот путь выбрали!

— Поняли, товарищ капитан-лейтенант, потому и отступились. — Чернов глядел Жичину в глаза, улыбался, прося мира и пощады, но в улыбке таилась некая хитринка.

— Ладно, рассказывайте. — Против неведомой хитринки Жичин устоять не мог.

Лейтенант Чернов служил на эсминце, любил его, как свой второй дом, а когда немцы подошли к Севастополю, дом свой, и один и другой, надо было отстаивать на суше. Так решило командование, так думал и сам он.

Доверили ему роту первоклассных матросов, определили позицию, и началась эпопея. В роте у них не давали никаких клятв, не было нужды. Каждый знал свое дело и без суеты исполнял его. Знали и другое: нельзя бросать в беде боевого друга. И не бросали, не было ни одного позорного случая. Единение и товарищество в роте было крепче любого алмаза. Может быть, поэтому Чернов и решился на рейд к тюрьме, когда узнал, что там упрятаны десятки советских граждан. Чужбина, подумалось, никто и передачу не принесет. Как не выручить? Свои же. Начальник тюрьмы заартачился, пришлось припугнуть пулеметами. Посговорчивее стал, пригласил в кабинет. Выпили по чашке кофе — маленькие такие чашки, с наперсток. Потом вызвал помощника, приказал подготовить списки. Тот вышел и долго не появлялся. Глянул Чернов на часы и схватился за голову: пулеметчики вот-вот должны открыть огонь, так сговорились. На ходу объяснил ситуацию, бросился предупредить. Вот тут-то начальник и перетрусил. Бежал за Черновым вприпрыжку, что-то говорил, обещал, а как только пулеметная опасность миновала, извинился и торопливо куда-то исчез.