От полюса до полюса - [47]

Некогда являвшийся гордостью империи экспресс «Нильской долины» теперь стал куда хуже. Почти все вагоны нуждаются в ремонте, во многих местах сквозь прогнившую обшивку виден деревянный каркас. Опоздания едва ли не представляют собой обязательную часть рейса, а иногда затягиваются на несколько дней.

Однако при всех неудобствах ехать на этом поезде просто прекрасно. Ночь спускается на Нубийскую пустыню, бледный полумесяц освещает серебристым светом и без того призрачный ландшафт — серебряные пески и изредка торчащие из них невысокие остроконечные скалы, я сижу возле открытой двери нашего вагона и слушаю Вана Моррисона[27] по своему аудиоплееру и дивлюсь окружающей меня красоте.

Дважды мы неожиданно останавливаемся: один раз из-за лопнувшей вакуумной трубки, другой — из-за «поломки двигателя». Как только поезд останавливается, пассажиры горохом сыплются с крыши и укладываются вздремнуть на песке, обыкновенно группами по три-четыре человека, причем один из них приглядывает за поездом, чтобы не ушел без них. Некоторые выходят, чтобы помолиться, размять ноги или проветриться под прохладным дуновением пустыни.

И тут чудесным образом поезд приходит в движение, все они карабкаются на свою крышу, и мы вновь углубляемся в ночь. Тени из освещенных вагонов рисуют на пустынном песке абстрактный узор из кубов и квадратов, а в окнах мерцают похожие на светляков огоньки сигарет.

День 65: Вади-Хальфа до Атбары

Посреди ночи я просыпаюсь оттого, что кто-то загнал камень мне в глотку. Глотать невозможно больно, и глоток воды из бутылки лишь отчасти снимает боль. С облегчением узнаю, что в страдальцы попал не только я. Причиной неприятности является принесенный из пустыни мельчайший песок, которого я надышался во сне. Все в купе покрыто теперь слоем пыли, и смыть ее нечем — если не считать наших драгоценных бутылок с питьевой водой.

В 6:30 утра Найджел, должно быть рожденный для лазания по стенам, уже находится на крыше, снимая рассвет. Фрейзер также наверху, и я понимаю, что обязан разделить их общество. Поезд топает ровно на 45 милях в час, однако влезть наверх — значит довериться двигающимся и скрипящим сочленениям между вагонами. На крыше нашего вагона путешествуют еще человек двадцать, и атмосфера полна дружелюбия. Али Хассан, молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати, едет в Хартум, чтобы изучать гражданское инженерное дело. Его удивляет, что в Англии люди не ездят на крышах вагонов. Я ссылаюсь на мосты.

Экспресс «Нильской долины», пассажиры «верхнего класса»

Мы разговариваем с ним о состоянии дел в стране. Он настроен оптимистично. Голода больше нет, а гражданская война на юге утратила прежний размах. Меня интересует, вызвана ли эта война религиозным конфликтом между мусульманами, населяющими север страны (и составляющими две трети ее населения), и христианами и немусульманами юга. Он видит причины в политике. Гарант, лидер мятежников[28], хочет сделаться премьер-министром, но если он сумеет удовлетвориться местом в существующем правительстве, война может скоро закончиться. Суданцы не нуждаются в помощи друзей, добавляет он, они сами разрешат собственные проблемы.

Нашу беседу прерывает появление как следует укутанного человека с огромным обмотанным тканью чайником и стопкой стаканов. Али Хассан считает своим долгом угостить меня чашкой чая, из носика чайника извлекается затычка, и стакан мой наполняется сладкой, но удивительно освежающей жидкостью. Я пытаюсь насладиться неожиданным образом доставленным напитком, но тут же замечаю перед собой с нетерпением протянутую сухую руку. Торговец чаем хочет получить стакан назад и продолжить свое передвижение по верху поезда. Раскачиваясь, он шествует дальше, и Фрейзер горестно качает головой. Теперь мы обречены на ботулизм, объявляет он, и в этом можно не сомневаться. Ну что ж, влезая на крышу движущегося вагона, я опасался куда более худших перспектив.

Судан. Речной паром на Ниле

В восемь часов мы проезжаем станцию № 6 (все находящиеся в пустыне станции имеют только номера, но не имена). Вспоминаю суданца-дворецкого на Кипре, рекомендовавшего мне погостить здесь у его семейства, однако признаков жизни, семейной или какой-нибудь другой, не видно вокруг на многие мили. Я пробираюсь через растрепанные остатки былого тамбура в вагон-ресторан. Под растрескавшимися и грязными пластиковыми окнами и пустыми дырками в стенах на месте некогда установленных в них вентиляторов расставлено шесть столиков. Завтрак из хлеба, ломтей говядины, вареного яйца и чечевицы не так уж и плох.

Мы приезжаем в Абу-Хамед — как раз когда день начинает становиться жарким. Здесь Нил, описав широкую петлю, вновь поворачивает на юг.

Чудесным образом благополучно переживший ночь локомотив здесь отцепляют, и, пока его снова заправляют топливом, я спускаюсь к речному берегу. Стремящиеся переправиться на другой берег реки люди грузятся на несколько невысоких и длинных лодок с подвесными моторами. Я замечаю, что женщины переправляются отдельно от мужчин, впрочем, такое же требование соблюдалось и в поезде.

К полудню термометр в моем купе добирается до 100°Е Снаружи за окном — выбеленная солнцем и усыпанная камнями пустыня. Находясь внутри, я перекусываю баночкой «Тушеной курицы с косточкой», произведенной в Китае и купленной в Вади-Хальфа. Остальные члены нашей команды предпочитают здоровый и безопасный образ жизни и тунца из Сейнсбери. Ни у кого уже не осталось ни крохи энергии, и, когда я сдавливаю тюбик с горчицей и одежда Найджела покрывается узором из желтых капель, все покорно сходятся на том мнении, что на экспрессе «Нильской долины» возможно еще и не то.