От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) - [2]

Вопрос, по мнению А. Волкова, задается «устами ребенка». Сам писатель Бунин «мог бы, конечно, ответить на эти вопросы».

В том-то и дело, что на этот вопрос Бу­нин ответить не может. И это станет яс­ным, если читать слова отрывка так, как они написаны и произнесены. А произне­сены они не «устами ребенка», а взрос­лым и мудрым писателем Буниным.

Вместе с тем в этих словах слышится и голос ребенка. В этом двойном звучании и состоит художественный секрет «Жизни Арсеньева».

К сочинениям, принципиально отличным от упомянутых, тяготеют написанные не от лица автора, а от лица героя, от имени глав­ного действующего лица.

Слово в таких сочинениях двойственно. Во-первых, оно информирует читателя о том, что старается поведать герой. Во-вто­рых, характерность лексики и особенности привычной герою фразеологии невольно выдают все то, что герой сообщать не собирался, а может быть, и сознательно окрывал.

Иногда, желая показать себя с самой лучшей стороны, герой, сам того не ведая, рисует злую автокарикатуру. Перечтите с этой точки зрения рассказ А. Че­хова «Письмо ученому соседу» — и вы сразу почувствуете эту двойную функцию слова.

Бывает, что в сочинениях от лица героя его лексика не всегда строго выдерживает­ся и автор иногда начинает говорить своим языком.

Такие места надо уметь чувствовать, что­бы не спутать рассказчика с автором. В качестве примера назову рассказ А. Гри­на «Возвращенный ад».

В следующую группу отнесем сочинения, написанные от лица второстепенного пер­сонажа.

Такой персонаж имеет преимущество пе­ред главным героем хотя бы потому, что не так крепко связан личными интересами с основным событием, не «отвечает» за не­го и, следовательно, способен изложить это событие более или менее объективно.

Очень показательным примером могут служить рассказы Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе. Здесь наглядно проявляются все особенности слова в устах второстепенно­го действующего лица этих рассказов — простодушного доктора Уотсона.

Более сложный пример — «Бесы» Досто­евского. Второстепенный персонаж, веду­щий рассказ в этом произведении, назы­вает себя хроникером. Разобрать персону этого «хроникера» рекомендовал еще М. Горький. Дело в том, что маску этого второстепенного лица иногда использует в своих интересах автор. Тут надо держать ухо востро!

Под значением, которое придает слову хроникер из «Бесов», зачастую таится иное значение — авторское. И в сложных слу­чаях возникает опасность смешать тенден­цию автора и тенденцию рассказчика.

Этой опасности не избежал литературо­вед Н. М. Чирков.

В поучительной книге «О стиле Достоев­ского», характеризуя намерения хроникера, ведущего рассказ в «Бесах», он видит у него «не только снижение героя (имеется в виду Степан Трофимович Верховенский.— С. А.), желание выставить его в самом ко­мическом виде, но даже какое-то упоение в раскрытии его ничтожного, в конечном сче­те, существа простого приживальщика».

И это говорится о человеке, который искренне подчеркивает свою любовь к Сте­пану Трофимовичу, считает его своим дру­гом и учителем!

Есть сочинения, рассказанные не героем, не второстепенным персонажем. Вместе с тем с первых же строк ясно, что расска­зывает и не автор.

Такие сочинения, рассказанные как бы неизвестным, неназванным лицом, можно обозначить привычным термином «сказ», а роль наглядной иллюстрации могут сыграть произведения из сборника П. Бажова «Ма­лахитовая шкатулка».

Особенности сказа очень точно уловил М. Бахтин (см. его книгу «Проблемы поэти­ки Достоевского», М. 1963, стр. 256—257).

Непонятно только, почему, с его точки зре­ния, сказ процветает в эпохи отсутствия авторитетных точек зрения и авторитетных и отстоявшихся идеологических оценок.

Сказка, басня (от Крылова до Михалко­ва), стихотворные сказки Пушкина, «Конек-Горбунок» Ершова (прекрасный образец стихотворного сказа) служат примерами живучести этого жанра в самые разные времена. Мне даже кажется, что на фоне устойчивого литературного стиля особен­ности сказа по закону контраста действуют еще сильнее.

Когда-то, видимо очень давно, от тради­ционного сказа откололась в виде полно­ценного жанра особая манера повествования, оказывающая и в наше время сильное влия­ние и на кинематограф, и на театр, и на живопись.

Это, так сказать, утрированный сказ. Слово в таких произведениях невозможно воспринимать в его буквальном смысле ни в коем случае. Оно подмигивает читателю, гримасничает, шутит.

Может показаться, что речь идет об обыкновенной пародии. Но это совсем не так. Пародия замыкается в рамках паро­дируемого произведения и не живет без него. А здесь пародируется речевой атом — слово, и из этих атомов строится ори­гинальное произведение. Так писал Зо­щенко.

Но существуют произведения, в которых слово как бы претерпевает все приключе­ния, которые мы перечисляли раньше. Та­кова, например, «Повесть о капитане Копейкине» — ядро первого тома «Мертвых душ».

Это блестящее сочинение всегда привле­кало к себе внимание исследователей идей­ного замысла поэмы, оно представляет ин­терес и для литературно-художественного разбора.

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

ИВАН ТУРГЕНЕВ. «ЗАПИСКИ ОХОТНИКА»