От пчелы до гориллы - [35]
Остается, наконец, важный вопрос, которого не избежать, если последовательно, до конца развивать теорию единого сложного надорганизма: где нервная система? где мозг? Заметим прежде всего, что все реакции пчелы определяются семьей. Мы убеждаемся в этом, когда изучаем у пчел реакции предпочтения, — исследование, весьма обычное в энтомологической лаборатории. Оказывается, у пчел индивидуальные реакции подчинены интересам семьи.
Насекомые всегда очень чувствительны к температуре, к влажности и к свету — факторам, непосредственно воздействующим на их активность и развитие. В этом можно убедиться, например посадив их на металлическое лезвие; охлажденное с одной стороны и нагретое с другой. Насекомые располагаются вдоль создавшегося таким образом температурного «градиента» по зонам, характерным для каждого вида. Опыт того же типа можно поставить, использовав гипсовую табличку, увлажненную с одного конца и погруженную другим концом в обезвоживающую смесь. Опыт со светом проводится при помощи освещенной сверху призмы из темного стекла; такая призма дает внизу все переходы от света к темноте. Все эти опыты с насекомыми удаются как нельзя лучше, и просто трудно себе представить, сколько научных трудов было создано благодаря таким простым, ребяческим на первый взгляд приемам.
Но с пчелами все по-другому. Помещенная в прибор одиночная пчела не проявляет ничего, кроме сильнейшего возбуждения, и ей так и не удается остановить свой выбор на какой-нибудь зоне с определенной температурой, влажностью или степенью освещенности. При работе с небольшими группами в 3–4 десятка пчел получаются несколько лучшие результаты, хотя они сильно отличаются от того, что происходит с обычными насекомыми-одиночками. В приборе для определения температурных предпочтений такая маленькая группа собирается в любой точке, и, как только тела пчел соприкоснутся, температура сразу же начинает повышаться, приближаясь к 30°; в аппарате для определения предпочитаемой влажности пчелы скапливаются в зоне, где влажность составляет 40–50 %; измерение предпочитаемой освещенности не обнаруживает никакой чувствительности к интенсивности освещения. А что происходит, когда пчелы находятся в нормальных условиях, т. е. в улье? Тогда на них как будто не действует ни тепло, ни свет, ни влажность. Лучи солнца могут падать прямо на массу пчел, они остаются к этому безразличными, при условии, однако, что температура не слишком высока. Веррон поместил сверху на улей с одной стороны смоченные в воде губки, а с другой — дробленую негашеную известь, резко снижающую процент влажности в близких к ней участках гнезда; никаких изменений в поведении пчел при этом не наблюдалось: рабочие пчелы переходили из одной части улья в другую, не делая между ними никакого различия.
Такое сильное и своеобразное влияние группового образа жизни на реакции пчел еще не дает нам сведений об «общественной нервной системе», если допустить, что она вообще существует, а это мы пока можем лишь предполагать. В недавно вышедшем в свет труде англичанина Воулса автор делает упор на то, что нервные центры насекомых чрезвычайно малы и число клеток, содержащихся в них, очень невелико по сравнению с мозгом крупных млекопитающих; казалось бы, это должно ограничить психические возможности насекомых; насекомое, у которого гораздо меньше нервных клеток, чем, например, у крысы, не может обладать таким же пластичным поведением, как она. Есть только одно исключение — общественные насекомые. Действительно, если отдельным организмам удается установить взаимосвязь, сложиться воедино, работать сообща, то их деятельность протекает на ином, гораздо более высоком уровне.
В улье живет от 60 до 70 тысяч пчел, значит, столько же мозговых центров. Чтобы быть лучше понятым, я прибегну к аналогии. Известно, что элементы памяти больших электронных вычислительных машин состоят из ферритовых колец, соединенных между собой чрезвычайно сложным образом. Предположим, что инженер, которому поручили сконструировать такую машину, имеет лишь одно ферритовое кольцо — он ничего не сможет сделать. Будь у него десяток или сотня таких колец, он не был бы ближе к цели, а вот если их дать ему несколько тысяч, то он сможет, соединив кольца надлежащим образом, создать из них орган машинной памяти. Тысяча элементов приобретают ценность и значение, какими ни в какой мере не обладали ни десяток их, ни сотня. Предположите теперь, что у маленьких ферритовых колец выросли ножки, что они умеют передвигаться и что они лишь в особых случаях соединяются и образуют единое целое: вы получите машину, во многом сходную с пчелиной семьей.
